Как найти маму спустя 20 лет

К сожалению, точного ответа Вам никто не даст! В данном случае стоит прислушаться к внутреннему голосу!

Я рекомендую все же 1000 раз подумать и сделать свой выбор! Мало ли по каким причинам ей пришлось оставить Вас! Быть может для нее это рана гораздо больнее Вашей! Все же вы родные люди, даже не смотря на то, что все так получилось! Учитывая то факт, что Вы регулярно думаете о том, что надо бы встретиться — значит надо встречаться! Никто и нично не вечны на этом свете! Потом в старости Вы можете винить себя за то, что не воспользовались шансом просто увидиться с родной матерью!

В любом случае, решать только Вам! Удачи!

Дочь не понимала, почему её мама отличается от людей в округе, говорит на другом языке и постоянно плачет, но спустя 11 лет узнала правду. Все эти годы мать хранила тайну, с которой не каждый сможет жить.

Жительница Китая Ли Яньтао в 11 лет узнала, что её мать, будучи ребёнком, была похищена из родного дома в центральном Китае и продана отцу девушки в качестве невесты. Всю юность дочь посвятила тому, чтобы найти семью мамы, и спустя 20 лет с помощью добрых людей и чата в социальных сетях пропавшая без вести 59-летняя женщина вернулась к родным, преодолев 1800 километров, пишет SCMP.

Ли начала своё расследование ещё во время учёбы в школе. Одну ночь в неделю девочка проводила в интернет-кафе, чтобы общаться с людьми из разных провинций страны. Дочь слышала от отца, что её мама, возможно, принадлежит к китайскому этническому меньшинству Буэй. Больше она не знала ничего.

Зато девушка выяснила, что мама, когда прибыла к мужу в деревню, расположенную в провинции Хэнань, где в итоге провела всю жизнь, не разговаривала на местном диалекте. В итоге ни супруг, ни соседи так и не узнали, как на самом деле зовут гостью и кто её родители. Ситуацию осложняло и то, что несчастную перепродавали три или четыре раза до того, как она стала женой отца Ли.

Моя мать прожила горькую жизнь: её похитили и увезли очень далеко от дома. Она неоднократно пыталась сбежать и подвергалась избиениям, прежде чем выйти за моего отца, — объяснила Ли.

Шли годы, но Ли не сдавалась. С развитием технологий, она начала записывать на аудио разговоры своей матери, которые та вела сама с собой, в надежде, что сможет найти переводчика, способного их расшифровать. Однако только в сентябре 2020 года случилось событие, которое сдвинуло поиски с мёртвой точки.

Девушка наткнулась в социальных сетях на видео государственного служащего из провинции Цяньсинань, рассказывающего о языке Буэй. Мужчину звали Хуан Дэфэна, и Ли прислала ему записи разговоров своей матери.

Я проиграл запись и услышал отчаянный плач женщины, которая не может найти свой дом. Она очень хотела вернуться домой. Я сразу попросил Ли прислать фотографию её мамы. Увидев её, я понял, что смотрю на женщину из Буэй, — рассказал журналистам Хуан.

Тронутый историей женщины, Дэфэн лично разыскал переводчика с языка Буэй. Профессионал обратил внимание на акцент говорившей и определил, что она родилась в одном из четырёх округов провинции Гуйчжоу. После этого Ли создала группу в мессенджере WeChat и созвала туда всех из живущих в этих местах людей, кого смогла найти в интернете.

Девушка попросила пользователей отправлять ей фотографии городов, деревень, ландшафта, традиционных нарядов и обычаев Гуйчжоу. Каждый из снимков она показывала своей маме на случай, если та увидит на них что-то знакомое, и метод сработал. Случилось чудо: женщина узнала водопад и центральную дорогу одной из деревень. А дочь поняла: мать жила совсем рядом с этим местом.

К тому времени у Ли появилось немало онлайн-друзей из Гуйчжоу. Девушка обратилась к одному из них — Ло — с просьбой поговорить со старейшинами деревень и узнать имена людей, пропавших без вести много лет назад. Уже на следующий день парень сообщил: маму Яньтао зовут Дизлянц.

Спустя 40 лет отсутствия Яньтао-Дизлянц вернулась домой в конце октября 2020 года, на тот момент ей было 59 лет. Вместе с дочерью женщина преодолела путь длиной в 1800 километров, чтобы увидеть своих настоящих родственников и съесть с ними ложку риса. По китайской традиции, именно так встречают пропавших детей, вернувшихся домой.

Моя мама всегда скучала по дому. Мне так повезло, что она наконец-то нашла своих родных, — призналась Ли.

Дизлянц стала жертвой преступности, процветавшей в Китае с середины по конец XX века. Как целые группы, так и отдельные нарушители закона крали женщин и детей из семей, чтобы продать их в другие провинции или страны. Некоторые из похищенных малышей жили благополучно в приёмных семьях, тогда как другие разделили судьбу героини истории.

Правительство Китая до сих пор активно борется с преступлениями подобного рода. За полвека власти страны предприняли два плана активных действий, которые значительно снизили показатели преступности в области продажи людей. В 2014 году органы правопорядка спасли более 30 тысяч женщин, похищенных из одних семей и проданных в другие.

Некоторые из родителей, оказавшихся в подобной ситуации, находят в себе силы не только десятилетиями искать детей, но даже простить их похитителей. Именно так поступил отец из Гуандуна: он 15 лет не видел своего сына, однако его аргументы способны перевернуть ваш взгляд на мир.

Современные технологии — отличный способ вернуться домой, даже если вы не знаете, кто ваши родители. Мальчик, которого похитили много лет назад, нашёл свою семью с помощью карт Google.

Денис Агафонов из Новоспасского района благодаря программе «Жди меня» нашёл родных спустя более чем 20 лет. Корреспонденты «Молодёжной газеты» побывали у него в гостях.

Наш неблизкий путь лежит в Троицкий Сунгур. Через пару часов мы наконец добираемся до нужного дома. Нас встречает светловолосый улыбчивый 26-летний хозяин жилища — Денис и приглашает войти. Попутно он объясняет, что дом купили совсем недавно, пока идут строительно-ремонтные работы. Несмотря на это, в доме чисто, тепло и уютно. По комнатам бегает шустрая полуторагодовалая дочка Катюша, на кухне хлопочет супруга Татьяна. С первых минут семья располагает к себе гостеприимством и открытостью.

«Отрезанный ломоть»

Денис повествует о жизни до поездки на телепрограмму.

— Я из Ростовской области. Приёмные родители — Ирина и Михаил — усыновили меня, когда мне было около пяти лет. В детском доме, куда попал из родной семьи, я пробыл недолго. Мама Ирина не могла иметь детей. Несмотря на то, что я был ей не родной, она меня любила. Я тоже искренне её любил. Бабушка со стороны отца также ко мне хорошо относилась. А вот глава семьи не проявлял особых чувств, часто повышал голос и всё мне запрещал, — вспоминает наш собеседник.

Семья была обычной: мама Ирина следила за домом и хозяйством, отец Михаил работал трактористом. Жили в хуторе Карповский (соседний от того, где находится детский дом) Ростовской области.

— Подростком мне было обидно, когда отцы друзей учили их ездить на машинах или просто вместе с ними отправлялись купаться на речку. У нас такого не было. Даже не припомню, чтобы всей семьёй устраивали пикник, — продолжает молодой человек.

Окончив девять классов средней школы, он отправился в Волгодонск, чтобы учиться на механика.

— Там я связался с плохой компанией. Начались гулянки, хулиганство, но учёбу не бросил. После учёбы работал в Ростове-на-Дону. Когда мне было 19 лет, умерла мама Ирина, следом бабушка. Отцу я стал не нужен, хотя я всегда приезжал к ним в гости и его, несмотря ни на что, уважал. У него такой характер. Даже когда я сообщил, что родилась дочка, он не поздравил. Так я и жил как отрезанный ломоть хлеба, — рассказывает Денис.

«Путеводная звезда»

Денис признаётся, что всю жизнь мечтал найти родную мать, но не решался поговорить об этом с приёмными родителями. И только с появлением в его жизни Татьяны всё изменилось.

— Мы оба работали в Москве. Однажды встретились в парке, познакомились. Я долгое время не мог найти себя, а она указала мне правильный путь. Таня работала вахтой, ей пришло время уезжать. Она позвала меня с собой, и я поехал, — объясняет наш собеседник.

Вскоре влюблённые поженились, и у них родилась дочурка. Денис быстро освоился на новом месте, устроился работать на молочный завод. Семья с двумя детьми (у Татьяны есть старшая дочь от первого брака) переехала в свой дом. В этот момент супруга и поддержала Дениса в желании найти биологическую мать.

Поиски

Сначала он написал на программу «Жди меня», не имея ни малейшей конкретики. Не получив никакого ответа, он понял, что нужна информация.

— Через интернет нашёл номер бухгалтерии детского дома. Мне лишь назвали имя и фамилию заведующей, а номер не дали. Но я её нашёл в социальных сетях и написал. Она сначала ответила, что не помнит меня. Тогда я начал по крупицам собирать воспоминания того периода своей жизни: имена детей, с кем играл, какие-то события. И тогда она прислала номер соседки моей семьи. Та женщина поведала, что моя бабушка погибла в пожаре, а мама выпивала. Но я с недоверием отнёсся к этому, — комментирует молодой мужчина.

Тем не менее, рассказ женщины он записал и второй раз отправил запрос в «Жди меня».

— Через три дня мне позвонили и сказали, мол, приезжайте и расскажите о своей истории в студии — так шанс, что найдёте близких, выше. Но ехать, просто чтобы рассказать, не было возможности. Тогда мне сказали, что оплатят билет и гостиницу. Тут я понял, что не просто так приглашают, — вспоминает Денис.

Малыш со спичками

Молодой человек поехал на телепередачу в ноябре 2019 года (в эфире выпуск появился в конце декабря).  В студии Денис сообщил лишь то, что знал.

— Я помню, сидел на втором этаже где-то и смотрел, как горел дом, а потом помню, как меня на «УАЗике» увозила милиция. Я не осознавал, что сделал. Маму не помню вообще, даже лица. Облик бабушки помню смутно, — поведал тогда он.

После этого показали репортаж о поисках мамы парня (на неё вышли через дочерей), а также её саму. Но сначала в студию выбежала 21-летняя сестра Аня, со слезами на глазах она бросилась в объятия брата. Денис, конечно, был растроган не меньше, ведь он помнил, что мама была беременна, а пока он искал семью, до него дошла новость, что сестрёнка умерла. Они, обнявшись, сели на диван.

Надежда Скирдачёва — так зовут женщину, которую искал Денис, — с экрана рассказала о себе. Она была воспитанницей детского дома. Её определили в приёмную семью, но из-за плохого обращения она сбежала из дома в 16 лет и жила с мужчиной, потом забеременела. Он был старше её на шесть лет, затем ушёл к другой.

Надежде пришлось вернуться к приёмной матери, которая не прогнала её, но через суд лишила родительских прав, став опекуном Дениса, так как молодая мама выпивала. Когда мальчику было четыре года, он залез в шкаф, взял спички и поджёг вещи.

— Когда начался пожар, я вытащила мальчика и вернулась за мамой, — сказала Надежда. — Но спасти её я уже не смогла. Органы опеки забрали сына у меня, ведь я была лишена прав, и воспитывала его по бумагам моя мама. Его оформили в детский дом. Мне часто снится сын — каждую ночь перед глазами. Прости меня, что я не нашла тебя вовремя, так обстоятельства сложились. Я тебя никогда не забывала.

Денис, не раздумывая, ответил: «Конечно, прощаю».

И в этот момент мать вышла из-за кулис. Эмоции зашкаливали, все плакали и обнимались…

Жизнь продолжается

— Больше эмоций испытал, когда увидел сестру, ведь сказали, что она умерла. К матери были смешанные чувства. Но я знаю, что она выкрала меня из детдома, однако меня вернули, — говорит нам после долгой паузы Денис.

После съёмок парню напомнили, что в младенчестве умерла его сестра Алина, родившаяся, когда ему было два года. Это про неё ему говорили люди.

Но у Надежды, кроме Ани, есть ещё дочь — 16-летняя Валентина. Кстати, обе девушки уже сами стали мамами.

Но отношения с сёстрами не складываются, Денис редко общается с ними по телефону. А вот мама Надежда, которая сейчас проживает в Калужской области, в феврале приезжала, чтобы посмотреть, как живёт сын, и познакомиться с его домочадцами. Женщина была с гражданским мужем, который ни на секунду не оставлял её наедине с сыном, поэтому по душам поговорить не удалось, но летом она обещала приехать вновь и уже одна. Денис подчёркивает, что искренне её простил.

Воссоединением довольна и его супруга Татьяна.

— Я рада, что он её нашёл, корни свои узнал. Хоть есть кому позвонить, посоветоваться, ведь всю жизнь один был! — восклицает она.

Кстати, Денис узнал, что его биологический отец живёт в Волгодонске, но искать его нет желания.

— Женщине можно многое простить, мужчине — нет. Он глава семьи, он ведёт за собой жену и детей. А он бросил маму беременной, — объясняет свою позицию наш герой.

На обратном пути корреспонденты «Молодёжки» ещё долго думали о непростой судьбе парня, который, несмотря на все испытания, не ожесточился и стал счастливым семьянином.

Вера МЕРКУЛОВА.

«Меня как будто не существовало для взрослых» 

— Вы родились в колонии в Нижнем Тагиле, где мама отбывала наказание. Когда вы впервые осознали, что вы тюремный ребенок?

 — В детстве, мне сообщили «заботливые» родственники. Но я не воспринимала это как свою историю. Все было как в кино, где я видела себя со стороны. 

Я совсем ничего не знаю о папе. Знаю, что мама проходила как рецидивист, когда во второй раз попала в тюрьму. А случилось это так… На кухне в общежитии мама варила кашу, а через пять минут к ней начал приставать сосед — и она при мне воткнула в него нож. Но, кажется, он остался жив. 

— Когда вы сейчас думаете о маме, что вспоминается в первую очередь?

 — Не могу сказать, что вспоминается что-то хорошее или очень плохое. Плохое было просто все. Может быть, к счастью, что она родила меня в тюрьме — там же сильно не разгуляешься, поэтому ей приходилось за мной ухаживать. Потом она вышла на свободу, родилась моя младшая сестра Маша, мы все вместе как-то жили. Я помню садик, дом Машиного отца, общежитие, какие-то переезды. В садике мы были почти круглосуточно.

Маму помню отрывками. Как она пила в комнате, как приходили какие-то мужики, как она с ними занималась сексом. Помню, как мы сидели с Машей на автобусной остановке, потому что мама забыла нас, и мы попали в детскую комнату милиции. Помню, как на следующий день она вела нас оттуда за руку и отчитывала меня за то, что мы пошли с чужими людьми. Помню ее красивой — на кухне, в белом пеньюаре. И пьяной помню тоже. 

— Когда вам было шесть, маму лишили родительских прав, а вас с Машей разлучили, вы оказались у бабушки, которая пила и была очень жестока. Как вы себе объясняли, за что вас постоянно бьют?

— Ребенок не понимает, что не заслуживает жестокости, когда живет в таких условиях. Если тебя бьют — значит, виновата. Поэтому вопрос «за что» не стоит. Просто посмотрела не так, расческу не так положила, не убрала волосы с расчески — что угодно.

Била она по-всякому. В основном ремнем, и можно было выбрать тонкий или толстый. Самое страшное наказание — когда в углу стоишь на коленках на крупе. Крупа впивается, это больно. Еще больно, когда унижают — однажды бабка выгнала меня голой в подъезд.

Когда пила, она не била и не унижала. Она сама была как ребенок. Уходили в запой они с дедом раз в месяц дней на десять, когда была зарплата. А потом кое-как доживали до аванса, раздавали долги.

— Вы писали, что об этих запоях знали соседи, продавцы в магазинах, учителя. Как они себя вели с вами, как вели себя вы?

— Вот оттуда моя нелюбовь к обществу. Я не любила учителей, одноклассников, соседей — за некоторым исключением. Были соседи, которые не то чтобы прямо спасали, но не отказывали: могли накормить, пустить домой.

С детьми мне было сложно. Я всегда была в напряжении, что они сейчас что-нибудь обидное скажут и мне придется защищаться от собственного стыда. А как можно защищаться от стыда? Его можно предотвратить, то есть напасть первой. Например, у меня была одноклассница, которую я закрывала в туалете, подговаривала мальчиков, чтобы они выкидывали ее портфель, забрасывали ее снежками. Я организовывала травлю. Дома я была серой мышкой, а потом выходила в общество и мстила. Для общества такие дети просто невоспитанные, неправильные, неудобные — и оно их не принимает.

Вот одна из историй. Бабка и дед пьяные, мы идем по кладбищу — а на кладбище они ездили только пьяные. Дед идет вперед, бабка следом орет на все кладбище матом: «Остановись, я тебя сейчас догоню, я тебя сейчас вы***!» И он ей в ответ… А это родительский день, там на каждой могилке по пять человек вздыхают, качают головой: «Ай-ай-ай, как не стыдно?» Но кому они это говорили? Алкоголикам? А рядом маленький ребенок, и даже слова в адрес этого ребенка никто не сказал. Таких историй миллиард.

Дед был эпилептик. Вот они идут за самогоном в соседний дом, у деда случается приступ, а пьяная бабка стоит и говорит: «Давай быстрей!» Рядом останавливается какая-нибудь сердобольная тетушка, начинает говорить мимо меня: «Что ж вы так напились? Может, ему скорую вызвать?» Но чаще всего про скорую не говорили, а просто стыдили, на что бабка всех этих тетенек посылала. «Ой, как некрасиво», — и тетенька уходила. Это меня всегда удивляло. Они алкоголики, а красиво это или некрасиво — им все равно.

А меня ни для кого как будто не существовало. Ребенка нет! Его нет для своей матери. Его нет для взрослых, с которыми он живет. Его не видно в школе и в обществе. Ему никто не может помочь. А заметить этого ребенка можно только в том случае, если ты понимаешь, что происходит. 

«Не вызывайте родителей, меня дома будут бить»

 — Почему вы не пытались хоть с кем-то поделиться?

— Однажды я сказала учительнице немецкого языка. Я была ребенком, который жил в бесконечном стрессе, и хорошо училась только потому, что списывала. По немецкому группа маленькая, списать было невозможно. Очередной урок я то ли не выучила, то ли просто не смогла запомнить. Учительница поставила мне двойку и торжественно вызвала в школу «родителей».

Она понятия не имела, что там со мной было дома, на какой крупе я стояла (самая больная — гречка), спала я или нет, насколько я была избита, какие унижения я прошла и как вообще голая в подъезде стояла.

По дурости я попросила никого не вызывать: «Меня потом дома будут бить!» — «Ах, тебя бьют дома?» Бабка пришла в школу. Учительница пожаловалась ей, что я ничего не выучила и что я вообще немецкий не знаю, а потом спросила: «А вы знаете, она мне сказала? Что вы ее бьете. Вы что, ее бьете?» Ну и все. Я пришла домой и получила свою порцию… Конечно, после такого больше никому ничего не говоришь. 

— Что вы испытали, когда бабушка умерла?

— Я радовалась! Мне казалось, на этом все закончится, потому что умер мой тиран. Сейчас я вижу и ее хорошие качества. Этот человек не дал мне умереть как минимум. Он обеспечил меня домом: у меня была своя кровать, свой письменный стол и лампа на столе — опека приходила проверять, она прямо эти вещи отмечала.

Но после смерти бабки я испытала облегчение. У меня хорошие актерские способности: я рыдала, бросалась на гроб, делая вид, что хочу умереть вместе с ней. Это было очень хорошо сыграно. На похороны ведь приехала моя мать, и это прежде всего был спектакль для нее. Мне хотелось, чтобы она видела, как мне больно, что умер как будто мой самый близкий на свете человек — и что этот человек не она.

 — Она к тому времени родила еще одну дочь, Леру, и привезла ее с собой. Какой была эта встреча? Вы воспринимали, что это ваша мама, сестра? Спрашивали что-то про Машу?

— Нет, мне никто был не нужен. У маленького человека единственная задача — выжить. А понимать свои чувства, скучать по кому-то, расспрашивать кого-то — мне это было недоступно. Моя любимая фраза была всегда, что со смертью бабки этот род закончился и я к ним вообще никакого отношения не имею.

— Прежде чем оказаться в адекватной приемной семье, вы попали в семью тети, которая тоже оказалась пьющей. Каково это было?

— Я видела, что они выпивают. Но когда однажды пьяная тетя начала бегать с топором… Я уже не беру во внимание табуретки, которые она кидала в старенькую прабабушку. Тут она просто схватила топор и кричала: «Я всех зарублю!» Тетя оказалась еще хуже, чем бабка. Бабка хотя бы пьяная не была агрессивная. А эта была. И я поняла, что жить здесь не буду. Я была готова идти куда угодно, хоть в детский дом — только бы не оставаться с алкоголиками.

Меня взяли в приемную семью наши соседи. Мне было почти 14. Поломанный подросток, психика — просто фарш. Конечно, мне нужна была любовь, но больше всего — безопасность. И здесь я впервые почувствовала ее. Я спала и знала, что ночью меня не разбудят показать, как хомяк рожает и ест своих хомячков. Или что не выкинут мою кошку с балкона четвертого этажа… Я спокойно спала, ела, ходила в школу, меня даже обнимали и гладили перед сном, говорили какие-то хорошие вещи.

Но я всю жизнь хотела всем понравиться и быть хорошей — и приемной семье, конечно, тоже. Может, где-то и ревновала — потому что там было еще трое родных детей, а я хотела, чтобы любили только меня одну. Я была травмированным ребенком, который во всех ищет маму, чтобы его донянчили. Нам всем нужна любовь… 

«Я просыпалась с мыслью, что иду по стопам матери»

 — Вы отчасти поэтому в 18 лет вышли замуж?

— Не отчасти, это так и было. Муж меня «доращивал». Это были отношения «ты моя девочка», «а вот смотри, какой у тебя курносый носик». Но муж — не мама. Он не мог потянуть эту роль. 

Через год после свадьбы у нас родился сын. Я сейчас понимаю, как это страшно звучит, но я рожала ребенка для себя. Я говорила, что никому не нужна в этом мире, кроме своего сына, а с ним себя чувствовала любимой и любящей. Я возложила на него какую-то невероятно тяжелую ношу — спасать меня от одиночества. Но ребенок не должен спасать. А потом мы с мужем развелись, и я сына оставила… как и моя мать.

 — Почему?

— По-другому бы не получилось. Муж физически не отдавал мне ребенка: «Ты хочешь уехать — поезжай. Устроишься, потом заберешь». Он всегда выставлял условия: мне надо приобрести место в садике, найти хорошо оплачиваемую работу до пяти вечера, чтобы я могла забирать сына и так далее. Я нахожу работу, оплачиваю место в садике, но ребенка не отдают. Приезжаю забирать, начинается скандал, бьются телефоны. Родители ругаются, а ребенок это все наблюдает. Однажды мне сын сказал: «Мама, пожалуйста, пусть останется все как есть. Папа сказал, что, если я сейчас уеду с тобой, я его больше никогда не увижу».

Когда сын закончил первый класс, его отец вдруг решил привезти мне его сам, купил нам квартиру побольше и сделал там ремонт. Вместе с сыном мы прожили два года, а потом он захотел заниматься спидвеем, а его отец сказал, что я не смогу возить ребенка в Европу на соревнования… И у меня его снова забрали, но уже под благовидным предлогом. 

— Каково вам было все это время взрослеть в одиночку?

— Каждое утро я просыпалась с мыслью, что иду по стопам матери. Я много пила. Это был очень-очень разрушительный этап моей жизни. До развода пить не давал муж, у него была любимая фраза: «Только не пей». А я вообще не умела пить, и эти 10 лет после развода в какой-то момент всерьез думала, что спиваюсь. 

На какой-то период я бросала пить, потому что боялась стать алкоголиком. Ну а потом просто перестала. Сейчас я не могу пить, не понимаю надобности алкоголя. О вкусе вообще речи не идет — мне кажется, что алкоголь просто не может быть вкусным.

Я захотела быть адвокатом по уголовным делам, пошла в юридический институт, потом начала работать юристом. Когда поняла, что ни в каких судах работать не могу, пошла в нотариат, устроилась в контору. Все начало выравниваться. У меня появилась работа, которая мне нравится, появилась цель — получить лицензию нотариуса. Там же работал мой будущий муж. 

«Ты просто не выносишь своих детей»

 — Вы рассказывали мужу и коллегам свою историю?

— У одного блогера была рубрика «Один на один с планетой», она про выпускников детских домов. Я не из детского дома, но написала ему свою историю, а потом просто дала почитать мужу. Он со слезами читал. Потом я стала вести блог, и не только некоторые коллеги, но и знакомые были несколько шокированы после первых публикаций. Через какое-то время я начала работать с психологом. 

— Что вас к нему привело? 

— Я не хотела своим детям такой жизни, какая была у меня. Я не хотела их обижать, но не могла ничего с собой поделать. Все равно мой старший ребенок получил все. Как бы страшно это ни звучало, я росла и лечилась «об него», потому что меня по-другому не научили. 

Потом родился мой средний сын, а он совсем иначе себя вел, не подчинялся. Например, он прыгает на кровати, я на него кричу: «Слезь, не пыли». — «Нет». — «Я тебе сказала: слезь». — «А что ты мне сделаешь? Ты меня бить будешь?» Конечно, я не могла бить своего ребенка. Вот так постепенно я с ними подрастала. Но с каждым днем мне становилось все хуже и хуже. Я как будто люблю их, но эта любовь очень странная: много напряжения, раздражения… Ты просто не выносишь своих детей, ты боишься оставаться с ними один на один.

Я больше не могла себе позволить так жить. Мне удалось выбраться из ада, не спиться, все забыть и быть счастливой. Но это была маска счастья. У тебя вроде и жизнь прекрасная, и все есть, и бороться за эту жизнь не надо. А внутри все равно больно. И сказать ты никому не можешь. С чего тебе плохо? Зажралась! И ты гонишь от себя всю эту боль. Что-то вспоминается из прошлого — нет, это же все прошло, что ты ноешь?

Первый раз я обратилась к психологу, когда забеременела третьим ребенком, это были круглосуточные слезы — меня разрывало от боли. Через время стало плохо физически, и я пошла к неврологу. Он выписал антидепрессанты и когнитивно-поведенческую психотерапию. Меня научили думать и действовать, исходя из того, что я думаю. Но душа начала снова болеть. Так я пришла в психоанализ, сейчас я работаю с психоаналитиком в районе года.

— Какие были открытия, что получилось изменить?

— Год как я присвоила весь этот ужас себе. Я поняла, что эта история моя. Всю жизнь я ее отвергала, потом приняла головой и только теперь пропустила через душу. Наконец можно было себя пожалеть и почувствовать, что эта боль принадлежала той маленькой девочке, которую бросали, били и унижали. Это не просто «так все жили» — это именно моя боль.

Изменились отношения с детьми. Я больше их не боюсь, они меня не разрушают. И только теперь я действительно могу сказать, что люблю их. А раньше был замкнутый круг: ты наорала, сказала что-то обидное, потом пришло чувство вины, ночи без сна, извинения — а потом все снова. Но иначе было невозможно — у меня не было другого опыта. Мы передаем свою травму детям, хотим мы этого или нет. Чтобы помочь своему ребенку, мы можем только лечить себя.

— У вас были мысли про себя и детей, что «гены возьмут свое»?

— Конечно, я всегда жила с этим. Мне, например, прабабушка говорила: «О, ты любишь перец. Будешь такой же алкашкой, как твоя мать». Просто перец…

Я не боюсь, что мои дети могут вырасти алкоголиками. Во-первых, я в психотерапии, я лечусь — не побоюсь этого слова. Во-вторых, я вижу потребности своих детей. Конечно, они в какой-то степени психологически травмированы, потому что с рождения жили со мной. Мой старший сын тоже в терапии. Даже если что-то пойдет не так, мои дети знают, что психотерапевт — это так же естественно, как педиатр или стоматолог. И они будут знать, что с этим делать.

«Могила матери — точка в моей истории»

— Вы нашли своих младших сестер. Зачем вам это понадобилось, если вы говорили себе, что ни с кем из семьи больше встречаться не хотите?

— Машу я нашла давно, это просто был порыв после развода. Мне вроде хотелось ее найти, но я действительно говорила: «Зачем мне нужна эта семья? Там все алкоголики, и вдруг она тоже? Что я буду с этим делать?» Какое-то время я откладывала поиск, а потом появились соцсети. В одной из них я просто набрала: «Мария Пак», — и узнала свою сестру.

Я поехала к ней на поезде… Встретились два человека, которые перенесли много боли в детстве, но при этом не желали об этом говорить. Родственные чувства сразу не возникли. Мне было страшновато: а вдруг там тоже пьют? Я присматривалась, делала какие-то свои отметки. Потом, наверное, сутки прошли, и я увидела, что у плиты мы одинаково стоим: Маша печет блины, у нее моя поза… Ну и вообще какая-то теплота начала появляться.

Я уехала, общались мы редко. Потом у Маши умер папа, и она мне позвонила. Ну умер и умер, что я могу сделать? Я ко всем своим родственникам относилась так: умерли, и слава Богу. Она обиделась. Когда мы созвонились снова, я объяснила: «Ты пойми, что я ребенком была, я вообще про любовь ничего не знала, и для меня он был просто человек, с которым жила моя мама, а моя мама много с кем жила. Я не могу любить просто дядю, которого чуть-чуть помню. Это для тебя он папа!» Сейчас у меня с Машей совсем другие отношения, это мой родной человек.

 — А как с Лерой, второй сестрой?

— Леру я стала искать совсем недавно из позиции, что я больше не боюсь своих родственников. Рассказывать особо нечего, я не могу говорить за Леру. Мы общаемся, не то чтобы каждый день. Понимание, что Лера — моя сестра, пока идет из головы. Есть тепло, есть сочувствие, есть одна история, одна мать.

— Как вы подбирались к мысли, что хотите и маму найти? Почему не пытались раньше?

— Она мне была не нужна. Никто мне был не нужен. Ну и зачем мне алкоголик? Я смогла понять, что хочу ее найти, только благодаря терапии, когда прекратила отрицать свою историю. Я уже была устойчива, чтобы не броситься ее спасать.

Я хотела увидеть и потрогать человека, который меня родил. Но ничего не хотела ей сказать и не собиралась ей никак помогать, хотя не знаю, как бы сложилось, если бы мать была жива и как бы на меня это повлияло. Узнала, что она умерла, и нашла ее могилу. Это была точка в моей истории.

 — Винили себя за то, что не успели встретиться?

 — Нет. Мне уже не надо было ей ничего доказывать, я ничего от нее не ждала. Раньше мне казалось, что она должна просить прощения, извиняться, сожалеть о своих поступках. Но в прошлом году, когда я поехала ее искать, мне всего этого не надо было.

Она жила такую жизнь, это был ее выбор. Да, она тоже была травмирована, она разрушалась, я все понимаю. Но это никоим образом не говорит о том, что я должна была успеть ее спасти и показать ей другую жизнь. Это же не моя жизнь, а ее. 

— Если бы была возможность вернуться назад в детство, что бы вы сказали себе маленькой?

— «Я тебя люблю». Потому что в детстве меня никто не любил, ни один человек. Ты вырастаешь, получаешь паспорт, а этот внутренний ребенок остается, его так никто и не видит. Конечно, он хочет любви, и это не банальная любовь к себе: «Я пойду себя свожу в кафе, устрою красивую жизнь, поставлю камин». Вообще не об этом.

Бесполезно пытаться все забыть, психика все равно будет возвращаться в травму, чтобы прожить этот опыт. Отрицать прошлое — все равно что лечить зуб у проктолога. Любовь к себе — это познание своего внутреннего мира. А он разный, и там не только прекрасные бабочки. Там еще очень много злости, ярости и другого, что тебе может не нравиться. И еще там есть твой внутренний ребенок. Важно его услышать.