Как найти опору в боге

Корреспондент портала «Правмир» продолжает беседовать с протоиереем Алексием Уминским о наиболее трудных и частых вопросах жизни в Церкви…

— Многие пришли к вере по каким-то скорбям, по тяжелым обстоятельствам, чтобы получить помощь, утешение…

— Да, человек ищет опору. Чаще всего человек ищет опору в каких-то внешних вещах.

По большому счету, если мы внимательно почитаем Евангелие и послушаем, к чему нас призывает Христос, — никакой опоры, никаких гарантий, никаких условий и уверенности, — ничего этого нет. Наоборот. Все ровно наоборот. Опора – только в самом Боге! А Бог – Он неведом, непостижим, невидим. Искать опору в невидимом человеку не хочется. Ему хочется искать опору в видимом.

Тогда он ищет опору во внешних вещах – в уставах, в правилах, в постах, в каких-то внешних атрибутах и воспринимает это за жизнь веры, за жизнь христианскую, а это не есть еще христианская жизнь. И вот когда опоры для человека начинают разрушаться, он думает, что теряет жизнь. И когда дети не молятся так, как надо, сразу начинается – а как же быть? Ведь нет этой внешней опоры.

Не хочет ребенок ходить в храм: «Ах, что же будет?» А то и будет, что ничего не будет! Направленность современного церковного сознания на поиск опор, фундамента, уверенности во внешних вещах может породить фарисейство. Почему фарисеи не любили Христа? Потому что Он опоры у них из-под ног выбивал. А у тех ничего другого не было. Вся их вера заключалась во внешнем. Сами по себе фарисеи были хороши, ничего плохого там не было, все было правильно, все было сверхправильно. Но только Бог не в этом.

Действительно, многие приходят в церковь, чтобы найти некую опору в жизни, а в Боге ее страшно найти. Бог дает такую свободу, к которой человек не всегда бывает готов. На нее надо решиться, в нее надо поверить, закрыв глаза пойти, ничего не боясь. А мы всегда чего-то боимся. И вот когда этот страх будет присутствовать в сознании родителей, в сознании людей, которые только приходят в церковь и ищут в церкви опоры, — ничего хорошего не будет. Будут постоянные уходы в «мегаправославность», обязательно будет тянуть именно туда, потому что опор будет не хватать. Надо будет настраивать, пристраивать еще на что-то, от чего-то ограждаться, от кого-то прятаться, потому что это не те люди, не те слова… А при этом само Евангелие окажется совершенно неважной книгой, потому что Евангелие ведь небольшая книжка, а книг с советами как жить по-православному в наших церковных лавках столько …

Люди сейчас все время ищут ответы на вопросы. Ищут, чтобы кто-нибудь им дал ответ на их вопрос. И часто принимают ответы на свои вопросы, даже не задумываясь.

Как будто это «Советы о вкусной и здоровой пище»:

«Как приготовить такое блюдо?»

«Как воспитать ребенка православным?»

«Как сделать так, чтобы ребенок ходил в церковь?»

«Как приучить ребенка к молитве?»

«Как приучить ребенка к исповеди?»

Человек ищет рецептов, а вообще-то не надо искать рецептов. Надо жить, надо доверять Богу, надо читать Евангелие. Ведь там же все есть. Надо жить по Евангелию. Если будешь жить по Евангелию, все естественно будет складываться.

Все эти вопросы говорят о том, что человеку как-то не хочется, как-то неудобно спрашивать у Бога, вести с Ним прямой диалог, говорить с Богом с открытым сердцем, слушать, что Он говорит. Человеку нужны какие-то опосредованные вещи, через советы старцев, через книги «4 351 ответ священника на разные вопросы»…

— Я Евангелие перечитываю постоянно и всегда как будто первый раз…

— Так и должно быть!

— Я почти не нахожу ответы для себя, нет… Только потихоньку хоть что-то начинаю применять именно к себе…

— Евангелие – не справочник. Евангелие – слово Божие. Человек читает Евангелие, и слово Божие начинает в него проникать. Тогда человек озаряется и просветляется. Слово Божие – как свет, направляющий человека на нужный ему путь.

— Но ведь вопросов, действительно, очень много.

— Да, вопросы должны быть. Вопросы будут, но это не должно быть правилом жизни. Церковь – как учитель, который учит, наставляет, помогает найти ответы на эти вопросы. Без всякого сомнения.

— И ребенку читать Евангелие?

—Евангелие прежде всего надо читать взрослым. Детям нужно тоже читать Евангелие вслух, немного перед сном. Детям вообще нужно читать вслух как можно больше, как можно дольше. Моему сыну скоро 18 лет исполнится, а ему мама до сих пор читает вслух, и ему это очень нравится. Как в детстве завелось, так и продолжается…

— И находить что-то интересное для общего чтения детям разных возрастов?

-Да, конечно. Обязательно нужно немного почитать Евангелие. Выбрать притчи или что-то связанное с праздником, Рождеством, например. Ненавязчиво.

-Я прочитала где-то, что за маленьких детей, которые не молятся, нужно родителям вычитывать Последование к причастию.

-Что за глупости…

Вопрос вот в чем. Дети с раннего возраста поют молитву «Отче наш», но они совершенно не знают смысла этой молитвы.

Я тут недавно спросил у одного восьмилетнего мальчика про эту молитву, как он понимает слова «Отче наш». Он говорит: «Что? Очи? Это глаза. И наши глаза на небесех» Это православная семья, дети причащаются с младенчества, регулярно ходят в храм. Но родители не удосужились за все это время объяснить детям, изучающим иностранные языки в престижной школе, смысл этих простых слов. Какие правила за них можно вычитывать, если нет элементарного понимания? Задача родителей состоит в том, чтобы разобраться, а дети, вообще, понимают, что они произносят, когда читают молитву? С этого надо начинать. А то взрослые думают, что если им понятна молитва, то понятна и детям.

-Когда родители понимают, что у ребенка начинается кризис, но он еще, хоть и нехотя, продолжает ходить в воскресную школу, например, нужно ли стараться, чтобы он продолжал ходить в храм?

— Ребенок должен ходить в храм с удовольствием. Посещение храма должно доставлять радость.

Это не то, что храм – это развлечение, нет. Но то место, где он может встречаться с настоящими друзьями. Если воскресная школа радости ребенку не доставляет, забирайте его поскорее оттуда. Если он приходит туда отсиживать штаны, как на уроках, забирайте его поскорее оттуда. Хуже не бывает!

Вот опять же, воскресная школа. А зачем она нужна? Чтобы впихнуть какие-то знания благочестия? Да не нужны они никому, если это не радость.

Принцип жизни воскресной школы – радость. Школа радости! Когда детям весело, детям интересно, детям приятно друг с другом общаться. А когда это превращается в принудительную систему, то нужно поскорее бежать оттуда. Потому что это будет не то, это будет тяжесть, а ребенку не нужно тяжести в церкви. Духовная жизнь и так тяжела. Все должно быть в радость. Будет радость – будет и желание. Не будет радости — ничем не заставите, ничем не объясните. Нужно на каком-то этапе вдалбливать, что это нужно, да, это необходимо. Но это только до какого-то периода.

— А разве дети не сопротивляются ходить в музыкальную школу, например? Протестуют, а когда вырастают, благодарят родителей, что их заставляли учиться музыке. И в православные гимназии не все дети ходят с желанием, а потом…

— Православная гимназия – это общеобразовательная школа. Это школа, в которой так или иначе ребенок учится. Есть более удачные, есть менее удачные гимназии.

Но тем не менее есть внешняя обязанность, когда ребенок должен учиться, и вместе с этим ему дают и навыки духовной жизни. Но и школа тоже должна быть радостной. Радость не значит – безответственность и разгульное веселье. Радость может быть и в труде, если этот труд осмыслен и дает отдачу.

А если все на формальном уровне происходит…Родители знают, что с детьми занимаются. А кто занимается, чем занимается, весело ему или скучно ему там?

Недалеко от нас есть храм Космы и Дамиана на Маросейке, у них там при приходе есть «Клуб ветеранов воскресной школы». Дети, окончившие воскреску, собираются там много лет подряд! Вот это была воскресная школа, которая так сплотила ребят, — походами, играми, спортивными мероприятиями, общей настоящей жизнью, — что много лет спустя они продолжают собираться. Отец Федор говорит: «Выгнать не могу этих ветеранов…» Вот такой должна быть воскресная школа. А если ребенку скучно и тяжело, то как можно скорее оттуда уходите.

-Но дети разные, бывают и очень закрытые. Не всегда можно надеяться, что ребенок сможет найти близких друзей в храме. В воскресной школе нашего храма преподаватели стараются раскрыть детей, найти к ним подход, чтобы дети делились радостными событиями своей жизни в церкви, рассказывали о паломничествах, о прочитанном. Мой сын возвращается окрыленный!

— Конечно, если ребенок приходит наполненный, а не пустой и усталый, — вот и ориентир!

-Хочется надеяться, что, потихоньку, посещая храм, молясь…

-Мы говорим о вещах совершенно необходимых, естественных, как хлеб и вода, без которых человек не может жить. Если в жизни человека Богослужение в храме необходимо как воздух, тогда и в жизни ребенка все складывается естественно.

И еще важно: обычная пища необходима человеку, но больше, чем ты можешь, ты ее не съешь. Иначе пища принесет вред. И здесь тоже надо понимать меру восприятия ребенком Божественного слова, Божественной благодати. Не каждый может долго находиться в присутствии Бога. Все это надо тонко и сердечно чувствовать — где соблюсти меру, как ребенка не перегрузить, дать ребенку именно столько, сколько он способен вместить. Чтобы ребенка не насиловать, не перегружать. Чтобы возвращался он из храма радостный, наполненный, но не переполненный так, что в следующий раз он уже и не мог бы воспринимать …

Еще надо помнить, что у ребенка есть свои собственные искушения, своя борьба, свои какие-то вещи, которые часто взрослому человеку незаметны, невидимы, непонятны. Потому что для взрослых это не имеет значения. А для детей все по-другому. То, что взрослые люди терпят, могут не заметить, то, к чему относятся совершенно привычно, ребенка может напугать, раздражить, стать уколом, ударом для него.

А родители совсем не понимают: «Почему это тебе не нравится?»

Да, для взрослых все совсем по-другому, а для ребенка это так. Послушайтесь ребенка! Если ему не понравилось что-то, этого достаточно, чтобы хотя бы попробовать его понять.

— Что может не понравиться ребенку в храме?

Его может кто-то напугать, ему может не понравиться громкий голос дьякона, например. Надо внимательно прислушиваться к детям, чтобы от каких-то вещей их сохранить. Надо подумать, в каком месте храма стоять. Родители обычно стоят в привычном для себя месте, а детям там, может, ничего не видно кроме ног и спин впереди стоящих прихожан. Иконы для них закрыты. Он начинает бегать, шалить, а как иначе? Надо продумать, как встать в храме, чтобы детям виден был бы священник, иконостас, красота икон.

Может так получиться, что заходит семья в центральную часть храма, а там стоит какой-нибудь благочестивый господин, который считает, что это его место и не уступит его никому. Это тоже может ребенка напугать. Родители не должны смущаться, не должны бояться отодвинуть такого человека, сказав, что это место для женщин с детьми и для инвалидов. Родителями должны быть восприняты такие вещи: детей в храме надо уметь защитить. Родители должны иметь правильное представление о том, в какое время в храм прийти, к какому моменту богослужения, сколько ребенок может выдержать.

Есть какие-то вещи, которые сами по себе ни плохие, ни хорошие. Но детьми и взрослыми воспринимаются по-разному.

И, к сожалению, люди, у которых нет детей, совершенно не понимают проблем родителей, приходящих в храм с детьми. Они не готовы терпеть, уступить место, даже просто заметить этих детей. Дети их раздражают, не дают им благочестиво молиться.

— А если дети нездоровы? Например, аутисты?

Да, я как раз прочел статью на Правмире. Это больная для меня тема. Когда благочестивые прихожане плотной стеной стоят в храме и шикают на детей за любые неудобства. А именно для этих детей, для аутистов, как раз необходимо увидеть в храме и службу, и иконы, чтобы у них глаза проснулись. Это колоссальная проблема.

Но сейчас есть возможность выбрать храм, где детям будет хорошо. И родители должны об этом в первую очередь задуматься. Где такой храм, где моим детям будет удобно, где ими будут заниматься, где на них не будут шикать, где с ними на исповеди будут внимательно беседовать? В этом — главная задача родителей.

Читайте также:

Будьте как дети (религиозное воспитание детей)

О таких людях, как Ксения Возгривцева, народная поговорка гласит «И швец, и жнец, и на дуде игрец». Судите сами: в жизни Ксении работа преподавателя двух вузов — УГТУ-УПИ и УРГУ совмещается с послушанием звонаря храма целителя Пантелеимона и пением на клиросе.

Разговор в рубрике «Путь к Богу» мы, как правило, начинаем с просьбы рассказать о семье, в которой наш собеседник родился и вырос. Ведь интересно узнать о корнях человека, о традициях, в которых он был воспитан. Поэтому и сегодня мы не будем нарушать сложившуюся традицию.

Ксения, расскажите, пожалуйста, о своей семье.

Родилась я в очень маленькой семье. У меня только мама. Она меня воспитывала, мы с ней вместе всю жизнь. Еще была бабушка — не родная, а мамина тетя. Собственно, эти две женщины очень многое в меня вложили, и я состою процентов на семьдесят из них — я надеюсь, что это так. Не сказала бы, что наша семья была верующей — самая обычная семья.

Мама работала на оптико-механическом заводе, спортсменка, мастер. А бабушка работала в типографии, была обычная, простая женщина. Но именно с ней связано мое первое знакомство с религией. Как-то я была у в гостях у бабушки, и она завела такой спор: смогу ли я выучить наизусть «Отче наш»? Я ответила, что мне это вообще ничего не стоит — и выучила, буквально минут за десять. В комнате у бабушки висела маленькая бумажная иконочка, но вопросы веры никогда не обсуждались, это все было очень приглушенно и скрыто. Потом уже я узнала, что все мои многочисленные бабушки были верующими. В ужасные 90-е годы нам с мамой было очень тяжело, ей, как и многим тогда, не выплачивали зарплату, хотя она работала на двух работах. Чтобы как-то сводить концы с концами, мы с ней вместе мыли подъезды, работали «на картошке» на полях. И вот, когда стало совсем уж тяжело, бабушка, с согласия мамы, подарила мне на день рождения деньги для того, чтобы креститься. Я не знаю, было ли у нее глубокое переживание веры или ее познания заканчивались на том, что Бог будет помогать — не знаю.

Вам в то время было сколько лет?

14 лет. И вот мы с мамой пошли в Ивановскую церковь, где меня и окрестили. Крестной стала мамина подруга. А мама боялась, что меня не будут крестить из-за того, что она сама не крещеная, и поэтому решила притаиться, молчать, никому ничего не говорить. Когда Таинство Крещения было завершено, из крестильного помещения к ожидавшим вышла женщина и позвала туда родственников тех, кто только что крестился. И тут мама сказала, что ей, наверное, нельзя туда заходить, потому что она некрещеная. «Так что же вы не сказали? Батюшка бы вас вместе с дочкой и окрестил!» — «Да нет, у нас денег нет». — «Пойдемте, пойдемте, я батюшке ситуацию расскажу!» В общем, батюшка маму в тот же день и окрестил. Маму звали Эльвира Даниловна, а крестили ее с именем Вера. Ничего кардинально с той поры, как мы крестились, в нашей жизни не поменялось.

Только жить, действительно, стало легче. Я окончила школу, поступила в Уральский государственный университет на факультет искусствоведения.

А почему именно туда решили поступить?

У меня в школе был очень хороший педагог МХК, Олег Леонидович Колосов, он просто влюбил меня в искусство. Очень глубокий, замечательный человек. И я решила: или идти в педагогический, или на истфак, или на искусствоведение. В конце концов, выбрала последнее. На втором курсе мы поехали на практику по Золотому Кольцу. В этой поездке я впервые стала заходить в храмы. До этого была какаято непреодолимая преграда — не могу зайти, не могу руку поднять, чтобы перекреститься — а тут сделать это было проще. Потом столкнулась с русским искусством, с иконописью, а позже все это опять отодвинулось на задний план. Я увлеклась театром, стала писать курсовые, диплом по этой теме защитила. А потом мама сказала, что очень хочет, чтобы я поступила в аспирантуру, защитила диссертацию. Я так и сделала. Но ближе к концу работы над диссертацией эту тему я уже пережила, она перестала быть мне интересной.

К тому времени я повстречалась со своей лучшей подругой, Наталией. Это была удивительная встреча, потому что я увидела человека интересного, и при этом верующего. Я помню, что пришла домой и рассказывала маме: «Ты представляешь, она постится! Она в церковь ходит чуть ли не каждое воскресенье!» Это было для меня тогда явлением уникальным.

Мы с мамой решили попробовать поститься — потихонечку, помаленечку. Нельзя это назвать подвигом поста, просто это был некий взгляд со стороны на христианство. А потом я стала сближаться с Наташей, мы вместе ходили в походы, съездили на Алтай, и благодаря нашему общению я стала приглядываться к христианству, узнавать о нем нечто большее, чем та поверхностная информация, которую можно почерпнуть из телепередач, брошюр с евангельскими цитатами или из каких-то своих представлений, очень туманных. Наверное, это было началом воцерковления.

Мы стали ходить в Свято-Троицкий собор. Впервые я пошла на исповедь. Было очень страшно, ужасно. Коленки трясутся, сердце колотится. Подошла к батюшке, заговорила — слышу чей-то голос: вроде как, это я и говорю, но совершенно не соображаю, что это я. После исповеди я причастилась — как сейчас понимаю, неправильно. Не готовилась, правило к причащению не читала. Батюшка меня спросил: «Правило читали?» А я поняла, что это значит, читала ли я какие-нибудь церковные правила.

Ну, вот так постепенно я и стала приобщаться к церковной жизни. Но это были приходы в храм раз в несколько месяцев. Каждый приход, как откровение. Мне в церкви было хорошо, я чувствовала себя на своем месте. А потом я попала в Крестовоздвиженский храм, и там уж совсем прикипела к церкви. Познакомилась с замечательными батюшками, какая-то отдушина в жизни появилась.

Вот так Бог меня подготовил к очень тяжелому испытанию: в 2003 году у мамы обнаружили онкологическое заболевание, рак груди.

И началась длительная борьба. Маме удачно сделали операцию. Мы стали вместе ездить в Тарасково, где обливались святой водой и молились. Помощь была и от Господа, и от Богородицы. Все складывалось очень хорошо. И, видимо, все это еще больше помогло задуматься о смысле жизни — зачем мы живем, почему мы умираем. К тому же, в нашей семье много людей пострадало от онкологии — у двух моих троюродных сестер родители умерли от рака.

В 2006 году у мамы снова обнаружили раковые клетки. Так обычно бывает в большинстве случаев. А мама, выйдя на пенсию, вела активный образ жизни, занималась спортом, ходила на лыжах. У таких людей процессы в организме протекают быстрее. Опухоль обнаружилась совершенно внезапно, мы не были готовы к этому. В первом случае все было постепенно, мы постепенно привыкли к мысли, что в нашу жизнь вошел рак и нам нужно бороться, а здесь — как обухом по голове: я позвонила врачу, чтобы узнать о результатах операции, а он сказал, что опухоль неоперабельная, все очень плохо, пришлось просто зашить разрез — и все. Как хотите, так и живите. Самым трудным было прийти после этого к маме в палату и сказать первые слова. Хорошо, что мама была без очков и не видела, в каком состоянии я была.

Мама — женщина умная, сильная, волевая; в конце концов, она осознала, что все близится к завершению. Отец Флавиан (наместник Крестовоздвиженского мужского монастыря) сказал мне: «Вы должны понять, что в конечном итоге ваша мама уйдет. Вы обе должны готовиться к этому». Окормлял маму о. Андрей Киприн. Сначала она еще ходила в храм — исповедовалась, причащалась, а потом о. Андрей стал приходить к нам домой, и мы сдружились.

Батюшка нас очень сильно поддержал. И получилось так, что мама просто передала меня из своих рук в руки этих людей — и Господь нас свел, и она поспособствовала этому. Подруга принесла мне книгу митрополита Антония Сурожского «Человек перед Богом», которая стала тогда моей настольной книгой. Мы с мамой с самого начала договорились, что ничего не будем друг от друга скрывать, раз уж мы вместе. Отношения у нас были дружеские, очень близкие, глубокие. Я и похожа на нее очень. Все, что я умею, я умею благодаря маме. Мы и ремонт делаем, и инструментами заправляем, нам не нужно, чтобы кто-то сумки подносил, двери открывал — коня на скаку остановим!

И мы решили, что ничего не будем скрывать друг от друга — так легче. Тем более, что практика в онкологических больницах очень жестока по отношению к людям. Тебе ничего толком не говорят, не дают прочитать твой диагноз, тебя «выпинывают» из кабинета в кабинет. И несчастные люди, которые сидят в коридорах, имеют только возможность слушать страшные истории друг друга и ужасаться. Там так не хватает психолога или священника, который мог бы выслушать этих людей! Именно там, в коридорах. Врачи при таком потоке пациентов взять это на себя не могут. И не все родственники могут взять на себя эту тяжесть, разделить ее, понести. Выходит человек из кабинета, а родственник сидит и рыдает. Это ужасно, неправильно там что-то устроено. Когда я прочитала книгу митрополита Антония, она стала, практически, инструкцией к действию, ответила на вопросы, что делать, как быть.

Вообще, период с 2003 года был периодом открытий: я открывала для себя какие-то естественные, знакомые христианам вещи, но при этом открытия были ошеломляющие. Раньше моя вера была детская, наивная, а теперь это стало связано с осознанием, с переживанием того, что, действительно, душа бессмертна, что есть продолжение, что работать нужно здесь и сейчас, что все трудности — во спасение. Для многих людей страдание — это наказание. Но, благодаря маме, у меня взгляд на это изменился. Теперь, когда я сталкиваюсь с какими-то трудностями — маленькими по сравнению с тем, что выпало на ее долю — я, конечно, и расстраиваюсь, и печалюсь, и сопротивляюсь, но, в конечном итоге, наработанный тогда опыт помогает это пережить. Совсем недавно, в прошлом году, когда мама уже сильно болела, мы с подругой на Пасху пришли в храм, чтобы позвонить в колокола.

Я всегда смотрела на звонарей и думала, какие же они счастливые люди, как интересно и здорово то, что они делают! А потом узнала, что на Пасхальной неделе можно прийти в храм и позвонить в колокола! Мы с подругой так и сделали. И звонарь Храма-на-Крови пригласил нас на прослушивание на курсы православных звонарей. Там нас встретил диакон Димитрий Бажанов, проводивший отбор. Я сдала упражнения на ритм — видимо, помогло то, что окончила в свое время музыкальную школу. И меня приняли.

Дома рассказала об этом маме, спросила, как она на это смотрит. Мама, зная, как мне это интересно, одобрила. Она позвонила всем подругам, сообщила об этом. Реакция была такая: «Да она с ума сошла! Девушек-звонарей не бывает! Ее на колокольне продует! А колокола такие тяжелые! Оглохнет!» В общем, много интересного маме рассказали. О. Флавиан, к которому я пришла брать благословение на учебу, тоже удивился, что девушек берут в звонари, но благословил.

И я стала учиться на курсах. Это вызывало внутренние противоречия. С одной стороны, было ощущение безграничного счастья от того, что я занимаюсь этим делом. Люди совершенно уникальные появились в моей жизни. То есть, еще раньше я увидела, что в церкви есть такие люди, об общении с которыми я давно мечтала, те, с кем я хотела бы быть рядом. Если даже не общаться, то согреваться душою рядом с этими людьми. А обучение на курсах было еще и прекрасной возможностью такого общения. Но, с другой стороны, я видела, что силы у мамы с каждым днем уходят, и я должна быть с ней каждую секунду, ловить каждое мгновение и отдавать ей, потому что скоро конец. Но мама считала, что мне нужно это занятие — как отдушина, как отвлечение. В мае мы ездили на фестиваль колокольного звона, смотрели, как отливают колокола на заводе Пяткова в КаменскеУральском. В июле, на Царские дни, сдавали экзамены.

А маме было совсем уже плохо. С ней оставались сестра, соседи наши замечательные — все как-то поддерживали. 13 августа прошлого года мама умерла, ушла. Это был день, когда ей стало совсем тяжело. Я позвонила о. Андрею и попросила приехать, причастить маму. Приехал он вместе с о. Флавианом. Мы прочитали краткие молитвы, потом о. Флавиан и я вышли на кухню, а о. Андрей остался с мамой, чтобы ее исповедовать. Через некоторое время он вышел из комнаты и сказал, что все, она ушла… Она ушла тихо, спокойно, во время этой последней нашей молитвы. Она меня как бы вручила этим людям, и я была не одна.

И потом наступило такое время… Люди подходят, в глаза заглядывают, как будто ожидают, что я должна быть в глубокой тоске, в черном унынии, а у меня было ощущение, что мы с мамой к этому шли, мы были готовы. Более тяжко было в моменты, когда я только узнавала о беде и не на что было опереться, а сейчас и маме легче, и я могу поддержать ее молитвой. То есть, самое тяжелое уже позади. И я ощущала чувство вины перед людьми за то, что не рву на себе волосы, продолжаю звонить в колокола, продолжаю жить. Мы поговорили об этом с батюшкой, и он сказал, что я и должна продолжать жить, тем более, что мама хотела бы меня видеть именно такой.

Ксения, Вы преподаете в УГТУ — УПИ и в Университете. Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.

В УПИ я попала случайно. В аспирантуру Университета по его окончании меня сначала взяли только заочно, потому что экзамены я сдала, а места не было. И вот по протекции меня устроили в УПИ, разрекламировали там, никто не проверил, какой я преподаватель, что я знаю. Я ничего не знала. Я искусствовед, а мне дали курс культурологии. На первый взгляд кажется, что искусствоведение и культурология похожи, но это совершенно разные вещи. А меня сразу направили к студентам.

Я с ужасом вспоминаю свои первые занятия, они были совершенно низкого качества. Приходилось задавать задания студентам, и самой бежать готовиться — лучший способ что-то узнать. Если мне задавали вопрос, на который я не могла ответить, приходилось выкручиваться: «Попробуйте разобраться в теме, вызвавшей ваш интерес, и в следующий раз нам об этом рассказать». Вот так я жульничала. А потом меня сделали старшим преподавателем — до этого я была ассистентом. Это означало, что мне дали еще и читать лекции, а не только вести практические занятия.

Вот здесь я поняла, какая это безумно интересная и расчудесная работа! Получаю глобальное удовольствие от того, что я делаю, и мне за это еще и деньги платят. Я поняла, что очень хорошо устроилась. Курс культурологии — замечательный курс, в его рамках можно рассмотреть самые важные для человека проблемы. Преподаватель может касаться тех вопросов, которые ему интересны. Возьмем тему «Религия и культура». У студентов есть масса стереотипов: в церкви все фанатики, нормальной жизни там нет, из людей там делают зомби, никому это не нужно. Будь то христиане, мусульмане или буддисты — все очень религиозно малограмотны.

Однажды ко мне подошел студент и сказал: «Ксения Иванова, пойдемте со мной в астрал, я вас научу». Я ответила, что в астрал идти не могу и постаралась обосновать свою позицию. Или девочка одна заявила «Ксения Ивановна, вы же умная! Как вы можете верить в Бога? Его же нет!», а через некоторое время приняла Крещение. Теперь человек подходит уже посоветоваться о том, как жить. Это, с одной стороны, здорово, но с другой — громадная ответственность. На первых порах работы я ее не осознавала.

У нашего ВУЗа сложные отношения с религией. К нам могут попасть любые сектанты. Но этим тоже можно воспользоваться в положительном ключе. На занятия по нетрадиционным религиям мы приглашаем их представителей, слушаем рассказ о данном вероучении, а затем, когда они уходят, обсуждаем их методы работы с людьми, этапы обработки адептов и так далее. С одной стороны, это плюс. Но ведь не только я приглашаю их в стены университета, это делают и те люди, которые хотят, чтобы студенты попали под их влияние. А вот священнику в УПИ попасть очень трудно. Он ведь не может прийти в обычной одежде, он придет с крестом и в рясе. Для этого нужно обойти множество кабинетов и подписать кучу бумаг. Но, тем не менее…

Первым у нас побывал о. Александр Ураков, затем диакон Крестовоздвиженского монастыря о. Матфей, о. Александр Сандырев, о. Флавиан (Матвеев). Он, когда впервые приехал, ходил в рясе по коридорам и со всеми здоровался. Кто-то шарахался, пугался, кто-то здоровался в ответ, кто-то пальцем вслед показывал. И мы со студентами ходили в гости в монастырь к о. Флавиану. Он нас встретил очень радушно, чаем напоил. Поначалу все были очень скованны, а потом как-то расслабились, стали обсуждать вопросы веры, вопросы семейных отношений, получился хороший, откровенный разговор. Такие связи мы поддерживаем.

Ну и, конечно, теперь я увожу студентов на Пасху звонить в колокола. Потому что, если человек позиционирует себя, как христианин, но ничего при этом толком не знает, должен быть у него какой-то повод узнать свою веру поближе. Что-то его должно зацепить, пусть даже чисто внешнее: колокольный звон, красивое убранство, иконопись, фрески или люди — последнее лучше всего. Я собирала отзывы студентов о наших встречах с батюшками, там было примерно следующее: «Я просто поражена! Оказывается, в церкви есть нормальные люди!» И я вспоминаю себя и свои прежние суждения на этот счет.

А теперь мне приходится отвечать на вопрос, кто я и почему отношу себя к Православию. Личным примером я быть не рискую, а вот свести людей с теми, кто уже прошел серьезный путь — в этом моя задача и осуществляется. В рамках курса культурологии мы рассматриваем человека как субъекта культуры. Субъект культуры должен быть активным, думающим, стремящимся к творческой реализации. То есть, те требования, которые культура предъявляет человеку — это те требования, которые предъявляются ему Православием. Поэтому культурология — это мой курс.

А в УрГУ я преподаю курс истории русского и зарубежного театра. Когда-то давно я очень хотела читать этот курс, а теперь, когда я все это пережила, мне это не так интересно. Наверное, полсеместра я страдала от того, что сообщаю людям вещи, которые им могут не пригодиться, но, тем не менее, они есть в программе классического университетского образования. А потом сами студенты сказали мне, что это надо им, вопервых, для общего развития, а, во-вторых, для того, чтобы научиться оценивать увиденное. И, действительно, умение оценивать очень важно. Окружающий мир столько всего сваливает в наш мозг, что сложно разобраться с тем, что не пускать в свою душу, что пустить, а что воспринимать просто как впечатление для поднятия настроения — у искусства ведь есть, помимо прочего, и развлекательная задача; поэтому очень важно формирование навыка оценки художественного произведения.

Раз уж Вы упомянули о художественных произведениях, я попрошу Вас рассказать о детской книжке Натальи Ланцовой «Новогодний теремок», иллюстрации к которой созданы художником Ксенией Возгривцевой.

Я большая любительница рисовать, причем страдаю гигантоманией. Люблю загрунтовать большой лист, и написать что-нибудь помасштабнее. Одна из маминых подруг разрекламировала мои художественные способности в ТЮЗе, где она и работает, и мне предложили сделать иллюстрации к детской книжке. Работа длилась очень долго — с перерывом на защиту диссертации и мамину болезнь. В этом году книга вышла — я жутко недовольна резуль татом, задумки мои перепаханы, редакторские компьютерные вставки тоже не радуют, не соблюдена логика рисунков. Но, тем не менее, может быть, этот опыт когда-то пригодится. Для своего крестника я делаю книжки-самоделки: то, что происходит в его жизни, потом в новогодней книжке отражается.

Нелегко быть крестной мамой?

Да, с крестником все довольно сложно. Его мама — человек невоцерковленный, ей сложно понять, почему надо отложить в воскресенье все дела и привести ребенка на Причастие. А ребенок уже большой, ему шесть лет. Детям, растущим в храме, потом, наверное, проще прийти на исповедь. А когда у ребенка нет опыта хождения в церковь… Когда он маленький, я еще могу выполнять обязанности крестной, а что будет дальше? Это меня очень сильно пугает, но ответа на вопрос я пока найти не могу. Быть крестной мамой, насколько я понимаю, это большая ответственность. На Рождество я показала ему кукольный спектакль, чтоб хотя бы на уровне сюжета рассказать о рождественских событиях, о Христе. Но мне пока сложно объяснить маленькому человеку в ответ на его вопрос, кто такой Бог. Плохая я крестная.

Это проблема многих нынешних крестных: невоцерковленные родители крестников с одной стороны, чувство ответственности за духовное развитие ребенка с другой стороны. Сложно найти баланс, чтобы не вызвать своей активностью реакцию отторжения и, в то же время, иметь возможность как-то просвещать крестника.

Ксения, а как, помимо всего прочего, вы стали еще и певчей, и звонарем храма целителя Пантелеимона?

Коля Саушкин из Пантелеимоновского храма, наверное, полгода обрабатывал наше сознание, призывал нас с подругой приехать сюда, в храм. Заманивал и клумбами, и качелями, все средства применял. В конечном итоге, колокола, появившиеся в храме, стали главным доводом. А мы — звонари бездомные. Звонили в Храме-на-Крови два раза в неделю, но там и своих звонарей хватает. В Крестовоздвиженском монастыре колокольни нет. В Вознесенке звонарями не занимаются. Поэтому мы приехали сюда и прижились. В перерывах между звонами поем на клиросе, куда нас позвала Наташа, регент. В первую же неделю клиросного послушания был жуткий аврал, петь, кроме нее и меня, было некому. Это было ужасно страшно: новые церковнославянские слова, длиннющие, в полстраницы, надо следить и за нотным текстом, да еще микрофон на тебя, как змея, смотрит…

Сейчас, когда пою, нахожусь примерно в том же состоянии. Из-за этого очень редко удается помолиться. Надеюсь, что когда освою пение, мне удастся совмещать его с молитвой. Пока я разрываюсь между двумя храмами. Понимаю, что уже давно не была в своем Крестовоздвиженском храме, давно не слышала этих батюшек и просто не молилась на службе. Все какие-то дела: звонить, петь.

А «звонить, петь» — это как-то помогает духовной жизни или, наоборот, мешает ей?

Думаю, что когда я прорвусь через неумение, будет легче. По крайней мере, теперь я вижу тексты молитв, я могу их переживать. Когда я стояла на службе в храме, получалось так: сосредотачиваешься на своей внутренней молитве, а богослужение идет своим ходом. Но своя молитва очень неустойчивая, миг — и мысль пошла в другую сторону. А на клиросе внимание, все же, фокусируется. Если раньше оно у меня фокусировалось на женщинахсвечницах, которые так заманчиво и интересно переставляют свечи на подсвечниках, то теперь я от них убежала на клирос.

А звон, безусловно, помогает: когда ты видишь, как он действует на других людей, начинаешь задумываться, как он действует на тебя. Например, ты звонишь, а человек внизу остановился, перекрестился или рукой помахал, или стоит, смотрит и слушает. На это обращаешь внимание и задумываешься о том, что ты здесь, вообще, делаешь. Для меня это очень важно — вспоминать, зачем я здесь.

Традиционный вопрос в конце интервью: чего бы хотелось пожелать нашим читателям, нашим прихожанам, нашему храму?

Что можно желать Пантелеимоновскому храму? Мне кажется, это храм, где сплотился даже не коллектив, а настоящий приход, настоящая семья. Это храм-семья, где общаешься с родными людьми. Пусть я здесь еще недавно, но это я на себе ощутила. Наверное, можно пожелать прибавления родных. Еще можно пожелать, чтобы люди, сталкиваясь с трудностями, болезнями, неприятностями, никогда не отчаивались и находили бы опору и в Боге, и в ближних, и в самих себе.

Многим людям не хватает в жизни самого главного ― внутренней духовной опоры. Каждый, в зависимости от того, какие мысли доминируют в его сознании, интерпретирует эту существенную нехватку «чего-то главного» по-своему: кто-то опечален отсутствием покоя, кто-то недостатком счастья в своей семье, хорошими взаимоотношениями друг с другом, со своими детьми, кто-то отсутствием любимого человека в жизни, кто-то неимением личного дома, материальных благ, хорошей работы, а кто-то страдает от того, что не может найти себе хорошего Учителя-Наставника в духовных или иных вопросах, и так далее. Но везде прослеживается одно и то же явление. Система Животного разума шаблонно ориентирует человека на поиск чего-то внешнего даже в духовных вопросах, что якобы должно являться опорой в жизни человека, при этом всячески отдаляя его от самостоятельного созидания своего духовного внутреннего. Поэтому у людей и рождается желание возложить всю ответственность за себя, за свою жизнь на кого-то, даже если это касается духовных вопросов.

Ориентир на поиски чего-то внешнего в материальном мире настолько стал привычен для человека, что он даже не задумывается о том, кто толкает его на эту провокацию от ума, подменяя реальную работу над собой, уводя его даже от самой мысли сформировать настоящую духовную опору внутри себя. То есть создать ту самую живительную внутреннюю связь с духовным миром, благодаря которой человек по-настоящему живёт и на которую опирается, временно пребывая в смертном теле в этом материальном мире с его иллюзорными проблемами. Именно благодаря внутренней духовной опоре он чувствует, что такое вечная жизнь, настоящее счастье, настоящая свобода. Укрепляя эту связь с помощью духовных практик, работы над собой он постепенно осознаёт существенную разницу между настоящими ценностями духовного мира и иллюзорными «подменами» Животного разума. Почему, например, человек постоянно себе ищет внешнего Наставника, который якобы должен вести его по духовному пути вместо того, чтобы найти духовную опору, живой Диалог с Богом через свои глубинные чувства внутри себя?

Для лучшего понимания приведу пример. Вышла книга «АллатРа». Некоторые люди, сталкиваясь с этими фундаментальными Знаниями, в первую очередь начинают задавать такой вопрос: «А кто такой Ригден Джаппо?» Парадоксально, об этом спрашивают даже те, кто был знаком с предыдущими книгами. Почему люди задают такой вопрос и как на него ответить? Учитывая знания, изложенные в книге, однозначного ответа на то, кто такой Ригден Джаппо в действительности дать не представляется возможным. Потому что как бы его не называли ― это будут всего лишь эпитеты. Вообще, надо учитывать, что сам подобный вопрос возникает у человека потому, что изложенные Ригденом знания затрагивают самые потаённые глубины человеческой души, открывают многое из того, что для человека было сокрыто. И человек, шокированный открывшейся ему Истиной, вместо того, чтобы сформировать из неё свою внутреннюю духовную опору, спешит найти внешнюю опору в этом материальном мире. Поэтому и спрашивает от своей гордыни и непонимания: «Кто он?», но не задаётся вопросом: «А кто во мне спрашивает? Кто на самом деле я?». Истинно духовный Человек, читая книгу, без лишних слов чувствует и понимает, кто мог принести в этот мир такие уникальные духовные знания и какое огромное значение они имеют для каждого живущего человека. Эпитеты заканчиваются тогда, когда проявляются глубинные чувства.

Вообще проблема людей не в том, как они живут, а в том, о чём они думают. Всё дело в их внутреннем мире, от которого и растёт отношение к внешнему миру. Почему у многих людей зачастую возникает отрицание, когда они сталкиваются в материальном мире с проявлениями истинного духовного мира? Почему одолевают различные страхи? Почему Правда о своём глубинном вызывает наибольший страх у человека? Что подталкивает человека считать себя атеистом? Почему у многих людей возникают тайные сомнения в Боге, даже если они всю жизнь являлись глашатаями той или иной религии? Что вызывает в человеке лень, боязнь в отношении даже ознакомления с информацией, кардинально меняющей его судьбу? Почему многие люди пытаются применить духовные знания не для личной работы над собой, а для утверждения личной значимости среди других людей? Что движет людьми, каков главный шаблон Животного начала, который игнорирует, критикует Духовное начало, порождает разного рода тайные сомнения и явные нападки, провокации через активных проводников Животного начала?

Если углубится в основу всех этих противостояний, которые возникают в человеке и манипулируют его сознанием, то можно увидеть главный инструмент Животного начала ― гордыню, то есть то, что противостоит любому чистому проявлению духовного мира, то, что возвышает «Я» над духовным миром. Это бич прошлого и современного человеческого общества. Именно она иллюзорно возвеличивает манию величия человека (по сути, пустоту физического мира, информационный шаблон Животного начала), возвышает значимость временного материального мира над значимостью для него вечности Духовного мира, важностью духовного освобождения, слияния со своей Душой. Именно гордыня толкает человека на тайную и явную манипуляцию людьми, отстаивание своего мнения, зашоренного шаблонами материальной системы. В эти моменты человек думает, что доказывает своё «авторитетное мнение», строит собственную «империю влияния», «волен во всём». На самом деле в эти моменты он активно отстаивает позиции Животного начала, подсознательно пытается вернуть проснувшегося (выходящего из системы) в духовную спячку, посеять раздор и сомнение, нагнать негативную волну, которой подпитывается Животный разум. Такому проводнику только кажется, что он отстаивает «правильные позиции»… «своих» шаблонов.

Такие люди считают себя, как правило, «самодостаточными» и не видят надобности работать над собой, не говоря уже о движении по духовном пути. Они могут оперировать духовными понятиями, но за их словами не чувствуется чистоты мыслей и намерений, личной работы над собой. По сути, они только много говорят, но двигаются по своим тайным желаниям в прямо противоположную от своего Духовного начала сторону. К сожалению, в момент таких агрессивных всплесков гордыни, они даже не понимают, что в данный момент лишь служат проводниками Животного разума, который противодействует любым всплескам Духовного мира в материальном мире и использует для этого подразделения своей системы.

Материальный мир для человека ― это игра иллюзий, которые создают условия для его внутреннего выбора, предопределяющего послесмертную судьбу. Всё в материальном мире относительно, иллюзорно и скоротечно, всё имеет своё внезапное начало и неожиданный конец. Для человека нет на самом деле ни прошлого, ни будущего. Есть только сейчас, в котором он утверждает свой выбор. Нужно спешить создавать в себе внутреннюю духовную опору, пока ты волен в своём выборе. Внутренняя духовная опора помогает человеку стать собой истинным, быть бесстрашным, иметь постоянную связь с духовным миром независимо от внешнего, независимо от любых обстоятельств, возникающих в жизни. Она делает человека Человеком. Она помогает выявлять подмены от Животного разума, его различные привязки к внешнему временному миру. Она формирует платформу для созидания. Благодаря ей, человек становится чистым Проводником Духовного мира в материальном мире, что позволяет ему передавать Истину и сеять духовные зёрна везде, где бы он ни был, чтобы он ни делал, с чем бы он ни соприкоснулся. Что бы человек ни делал в этом мире, кем бы ни был, нужно стремиться построить внутреннюю опору, дорогу в Вечность, ибо жизнь слишком коротка. Вот на этом главном деле жизни должно быть сосредоточенно основное внимание человека, остальное всё приложится и дано будет что сделать и сказать тогда, когда это действительно будет нужно и важно.

Анастасия Новых

«Разменивать всю Вечность на мгновенье? В чём тут смысл? Страдать в объятьях шкуры зверя, служить штанам, которые ветшают день за днём. И в этом жизнь? Жизнь бесконечна! В ней нет страдания, она не рвётся, ведь невозможно Душу износить. А у одежды Дома нет, есть лишь чулан, где она временно хранится. Дом истинный есть только у Души! И именно Душа, стремясь туда, где Вечность, рождает это чувство Дома, который всю жизнь и ищет человек».

Ригден Джаппо (из книги «АллатРа»)

Куртатинское ущелье в Республике Северная Осетия-Алания называют колыбелью осетинского народа и источником возникновения его национальной культуры с эпохи раннего средневековья. Многих поражает огромная концентрация исторических памятников в нем. В наши дни живописное горное ущелье приобрело еще большую известность благодаря появлению здесь Аланского Успенского мужского монастыря – самой высокогорной православной обители на территории России, производящей на туристов, паломников сильное впечатление своим архитектурным обликом. Но как и когда он возник – столь удивительный монастырь? Об этом мы беседовали с наместником монастыря игуменом Стефаном (Дзугкоевым).

«Тут даже не духовная ниточка протянулась, а прочный канат»

Отче, новосозданные монастыри на просторах России интересны тем, что зачастую они созидались по благословению и благодаря молитвенным трудам старцев. Ваша обитель тоже в какой-то мере является детищем старца –архимандрита Ипполита (Халина), настоятеля Рыльского Свято-Николаевского мужского монастыря в Курской области. Как духовная ниточка протянулась в ваши края из центра России?

Ситуация, когда Северная Осетия узнала старца Ипполита, выглядела следующим образом: здесь много людей было крещеных, но дальше этого дело не шло. Наверное, из-за укоренившейся в людском сознании привычки всё откладывать на завтра. Человек думает: завтра я то сделаю, завтра я это сделаю. Бич времени! На тот момент Осетия была вся в ранах, пройдя две войны: на юге – с Грузией, на севере – с Ингушетией. Республика познала очень много горя. Добавил его и сошедший с гор осенью 2002 года ледник Колка.

Который, писали, за несколько минут перекроил ландшафт и сотни человеческих судеб…

Перекроил… А когда случилась трагедия в Беслане, батюшка к тому времени уже почил. Но накопленная в предыдущее десятилетие концентрация боли, скорби, страданий заставила людей искать опору, и многие осетины потянулись к старцу, объединившему духовный опыт афонских и русских монахов. Тысячи моих соотечественников через него пришли к Православию. Естественно, сейчас не узнать, кто первым поехал, кто поехал следом. По рассказам, ездили туда целыми поездами, целыми семьями. Увы, я батюшку не застал, однако какое-то его явное присутствие чувствуется во многих местах. Сегодня, если взять наши монастыри в Осетии, наши городские приходы, то их костяк составляют те, кто непосредственно соприкасался с благодатным старцем, получал от него духовную поддержку. Батюшка, никогда не бывавший в Северной Осетии, переживал за нее, ревностно опекал этот край. Видимо, в этом была воля Божия. Тут даже не духовная ниточка протянулась, а прочный канат. Он, повторяя, что Алания спасется монастырями, даже точечно, с деталями, указал, где на нашей земле будет мужской монастырь и где – женский. Тогда в Беслане уже появилась обитель, мы как раз начинали оттуда. Только что это было? Представьте железнодорожный вокзал (Беслан является крупным железнодорожным узлом на линии Ростов-Баку), рядом с вокзалом – депо для машинистов поездов, и в нем обустраивается монастырский братский корпус. А в бывшем кинотеатре – храм святой великомученицы Варвары. Конечно, мы искали место, где можно уединиться, потому что монастырь в городе – это тяжело. Тяжело монашествующим находиться в миру постоянно. Сейчас в Беслане осталось наше монастырское подворье, и братия в священном сане служит там по воскресным и праздничным дням. А монастыри милостью Божией стали строиться в ущельях: мужской в Куртатинском, женский – в Алагирском, где настоятельницей с первых его дней является игумения Нонна (Багаева), духовное чадо старца Ипполита.

Матушка Нонна поведала порталу «Монастырский вестник» о встрече и духовном окормлении отца Ипполита в интервью «Старец сказал, что воля Божия – быть мне монахиней». Отче, когда только слышишь это название города – Беслан, сердце сжимается. У Осетии немало свежих ран. Но эта рана, наверное, настолько глубокая, что никогда не перестанет кровоточить. Братия Аланского Успенского монастыря во время теракта еще в Беслане находилась?

В Куртатимское ущелье тогда, в сентябре 2004 года, подвизались двое: я и еще один монах. Остальная братия жила в Беслане. Были ярость и недоумение. Непонятно было, что происходит. А происходили страшные вещи. Братия старалась помочь, чем могла – молитвенно и какими-то действиями. Мы тяжело это перенесли, но рассуждать об остроте боли других мне трудно. Есть люди, которые как бы со стороны увидели эту трагедию. Есть семьи, потерявшие детей. Одного ребенка, двух, трех, четырех. У каждого свое внутреннее состояние, свои переживания. Но эта рана всегда будет кровоточить.

Новый монастырь и… ощущение патриархальной старины

Отец Стефан, те, кто у вас побывал в качестве паломников и туристов, или увидел обитель в видеороликах, утверждают, что при взгляде на ее архитектурный ансамбль возникает ощущение патриархальной старины. Всё выстроено в едином стиле, и суровые крепостные стены великолепно вписались в окружающий горный ландшафт. Скажите, при строительстве монастыря Вам полученная в миру профессия строителя, наверное, здорово помогала?

То, что я строитель, пожалуй, громко сказано. Но какой-то мало-мальский опыт работы в данной области, конечно, имелся и душа к этому делу лежала. Игуменом монастыря меня назначили осенью 2011 года, а до этого я был монахом, которого игумен и братия делегировали сюда, доверив начать труды по обустройству скита в селе Хидикус Куртатинского ущелья. Тот скит стал основой нынешней нашей обители.

Получается, Вы были здесь первопроходцем?

Получается так. Помню, после службы на праздник Рождества Иоанна Предтечеи собрали мы скромный скарб, загрузили его в газель и отправились из Беслана в село Хидикус. Приехали, посидели, помолились, затем братия уехала, а я остался. В прошлом месяце восемнадцать лет исполнилось с того памятного дня. Даже шутили с братией по этому поводу: «Мы стали совершеннолетними!» Что касается ощущения патриархальной старины, единства стиля, то мне часто задают вопрос, как строился монастырь, и я, не кривя душой, отвечаю: «Не знаю, Господь Сам указывал». У нас никогда не было целенаправленных проектов. Надо было, допустим, строить братский корпус или балкон с арками, или новый храм, всё шло произвольно. Правда, при возведении собора мы как бы пытались повторить архызские памятники. Естественно, много чего мы взяли оттуда, с архитектурного облика тех древних храмов. И после, когда сверяли, то обнаружили, что практически ни в чем не ошиблись. Если, возможно, и были ошибки в закладке церкви или в каких-то профессиональных строительных вопросах, они совсем мизерные.

Батюшка, в монастыре немалое подсобное хозяйство. Приходится ли насельникам осваивать какие-то современные технологии или можно вести это хозяйство по старинке, как вели его деды и прадеды?

Ну, мы наше хозяйство ведем и по суперсовременным технологиям, и по старинке – не только как деды и прадеды, но и как наши бабушки и прабабушки. И сыр делаем сами, и пчеловодством занимаемся. Естественно, содержим кур, коров, и слава Богу, что среди братии есть такие ребята, которые в животноводстве неплохо разбираются. Отрасль-то непростая – требует образования и опыта. Корова, к примеру, не может сказать, что она болеет, это специалист должен определить. Часто – на ощупь. Он должен диагностировать болезнь и вовремя оказать помощь. В ведении собственного хозяйства я вижу плюсы. Во-первых, хозяйство в мужском монастыре вводится прежде всего для того, чтобы у братии было больше занятий, потому что молодым ребятам, физически здоровым, надо куда-то энергию девать. А тут считай мы всё лето заняты. Траву косить надо? Надо! Сено собирать надо? И так далее. Работы хватает. Во-вторых, – с удовольствием назову следующий большой плюс – чисто по-человечески бывает приятно, когда, допустим, дети приходят и сразу же, с ходу узнают нашу продукцию. Ведь сколько сейчас в продуктах химии, да они просто нашпигованы опасными пищевыми добавками! У нас в монастыре что ни возьми – творог, яйца, мед – всё натуральное, экологически чистое. Как тут не порадоваться, что благодаря нашим трудам дети будут знать их настоящий вкус? И взрослые нередко признаются, что вспоминают вкус любимых продуктов, знакомый им с детства.

Хотя непросто всё нам дается. В обители подвизается десять насельников, и вряд ли братия такие труды осилила бы без трудников. Их у нас бывает от пяти до семи, а то и десяти человек. Это, разумеется, большое подспорье.

А сколько братии в священном сане?

Два иеродиакона и пять иеромонахов – вместе со мной, игуменом.

Ей поклонялись тысячи православных людей, ее чествовали магометане, раскольники…

Новый собор построен в честь Иверской (Моздокской) иконы Божией Матери. Известно, что чудотворный образ Царицы Небесной более шести веков пребывал в Куртатимском ущелье, а в годы лихолетья он пропал. Также известно другое: сегодня в людских сердцах живет искренняя, неподдельная вера, что эта великая святыня будет найдена. Вы, батюшка, когда узнали о чудотворной иконе и какое впечатление на Вас это произвело?

Я родом из другого ущелья и до прихода в церковь – то есть до того, как крестился в 32 года, ничего об этом чудотворном образе не знал. Но приняв Святое Крещение, сразу же начал проявлять большой интерес к истории христианства в родном крае. Расспрашивал об этом стариков (их у нас почтительно называют «старшие»), и столько всего важного узнал, что некоторые вещи стал понимать намного глубже! Когда в XIII веке монголо-татары разорили и разграбили равнинную Аланию и осетин, являвшихся одним из «осколков» великого Аланского племени, загнали в горы, – письменность, богослужения на многие века были утрачены. Но народное почитание Божией Матери у тех, кто помнил о своих христианских корнях, о Благой вести, сохранилось. И в какой форме? Как мирные ектении произносятся во время богослужений, так моления и прошения шли к Небесной Заступнице во время застолий. Почему у осетинского народа возникло особое почитание Иверской (Моздокской) иконы Божией Матери? Об этом мне тоже вначале рассказали наши старшие, а уж потом я нашел подтверждение их рассказам в исторических материалах.

По преданию, этот чудотворный образ передала в дар Осетии святая царица Тамара, которая по матери была осетинкой. Взойдя на престол Грузии, она стала активно заниматься миссионерством среди своих осетинских сородичей. Боголюбивая царица посылала к ним священнослужителей, богослужебную литературу, церковную утварь. Недалеко от монастыря в селении Майрамыкау (поселение Марии Богородицы) на вершине холма, под самыми облаками, сохранился древний храм Рождества Пресвятой Богородицы, где этот образ, написанный в Грузии по образцу древней Иверской иконы и прославившийся на нашей земле чудесами, находился долгое время. Из чудес народная память сохранила такие: трижды в церкви был пожар, но ни разу икона не пострадала. Всякий раз она вдруг оказывалась на горе недалеко от храма. В 1763 году правительство России пригласило горцев – христиан и тех, кто пожелает принять христианство, переселиться на равнину близ Моздока. Моздок предполагалось сделать центром распространения христианства на Северном Кавказе. Партия осетин, прибывших из Куртатинского ущелья к Моздоку в 1799 году, привезла с собой икону Иверской Божией Матери.

Почитали ее не только православные люди. Почитали ее даже магометане, армяне-григориане, раскольники из гребенских казачьих станиц. Что касается православных, тут была поразительная картина: тысячи богомольцев с берегов Дона, из Астраханской, Екатеринославской, Харьковской и других, более отдаленных губерний шли и шли на Северный Кавказ, чтобы поклониться этому древнему образу Небесной Заступницы. Еще один интересный исторический факт – перед этой святыней, которая много столетий, вплоть до начала XX века, оберегала осетинскую землю, коленопреклоненно молился последний российский Император Николай II. Это было за несколько лет до его мученической кончины… Но вернемся в сегодняшний день: действительно, наш народ верил и продолжает верить, что горячо любимая им чудотворная икона не навсегда утеряна. Что мы ее вновь обретем.

Кстати, в Осетии есть такая особенность: верующая часть мужского населения чаще всего молитвенно обращается к святому великомученику Георгию Победоносцу, покровителю и защитнику воинов земных. Женщины большей частью обращаются к Пресвятой Богородице. Особенно если у кого-то возникает проблема с деторождением, тут уж молитва из женских уст идет непрестанная. То есть на протяжении минувших веков произошло и закрепилось это интересное, скажем, разделение. Ну, что-то подобное происходит практически в каждой народности. У греков мы можем встретить какие-то свои моменты, отражающие самобытность народа. У евреев-христиан – свои. Есть какие-то народные «вкрапления» в христианство в Грузии.

«Пока монах в послушании, ему всё легко дается»

Отец Стефан, помимо того, что Вы являетесь наместником монастыря, Вы к тому же секретарь Владикавказской епархии. Сложно это совмещать?

Послушание есть послушание. Пока монах в послушании, ему всё легко дается. Но мне вдвойне – даже втройне легче нести секретарское послушание, потому что архиепископ Владикавказский и Аланский Леонид – мой прямой и непосредственный начальник – молодой и в то же время очень опытный. Энергичный и полный сил. Как-то с самого начала повелось, что практически всю работу, которую надо делать мне, как секретарю епархии, владыка (дай Бог ему здоровья и многая лета!) в основном берет на себя. А я как вспомогательный рычаг: во время его командировок выполняю определенные функции, задания, стараясь делать это добросовестно, со всей ответственностью, но сказать, что сильно устаю, света белого не вижу, было бы лукавством. Почти 20 лет владыка Леонид прослужил за границей. Побывал в разных странах Европы, Африки, Латинской Америки, на Святой Земле (где был сотрудником Русской Духовной миссии в Иерусалиме). До этого учился на богословском факультете Афинского государственного университета. Теперь он наш правящий архиерей и вот уже пять лет возглавляет епархию, находящуюся на южном рубеже родного Отечества.

Помнится, владыка даже пошутил в одном из интервью: «Я заснул епископом Аргентинским, а проснулся Владикавказским и Аланским». Архиепископ Леонид – священноархимандрит Аланского Успенского мужского монастыря. Чувствуется его забота о монашествующих?

Забота его велика и постоянна. И о монастырях он сильно печется, и о всей епархии – прилагает все силы, чтобы она процветала в духовном плане, и чтобы преображались храмы, крепли приходы. В конце прошлого года событием для епархии и для Республики Осетия-Алания стало открытие отреставрированного исторического здания Архиерейской резиденции с храмом в честь святого равноапостольного князя Владимира постройки XIX века. Ныне там находится Владикавказский духовно-просветительский центр. В настоящее время идут работы по реконструкции и росписи кафедрального собора святого великомученика Георгия Победоносца, который в 2022 году станет центром юбилейных торжеств, посвященных 1100-летию Крещения Алании.

Отче, давайте на этом поставим точку, а накануне престольного праздника Аланского Успенского монастыря продолжим тему возрождения обители и христианской веры на земле древних алан.

Пусть будет так.

Материал подготовили Наталия Радзиевская и Нина Ставицкая
Фото Наталии Радзиевской, а также снимки взяты из архива монастыря