Представьте, что вы оказались в небольшом портовом городе Римской империи, причем в самом ее сердце — на Аппенинах. Это могут быть как пресловутые Помпеи, так и любой другой городок — все они были примерно одинаковы. Предположим, что вы — моряк, например грек, который оказался в увольнительной на берегу и хочет максимально насыщенно провести свое время. То есть — пожрать, выпить, потрахаться. Все это очень просто и одновременно ужасно сложно — особенно, если не знать языка и полагаться лишь на язык жестов.
Рассказываем, как на самом деле обстояли дела с развлечениями — и особенно жрицами любви — в те славные времена.
Идем искать фастфуд и быстрый секс
Итак, вы оказались на берегу в сопровождении таких же ошалевших от свободы моряков. Времени ужасно мало, надо торопиться! К счастью, у вас в компании есть более опытный товарищ, рыжий и плешивый Серапион, который знает, что делать. «Термополия!», — говорит он с протяжным ионийским акцентом, многозначительно подняв палец. Хорошее слово, родное, греческое. Так римляне называют свой излюбленный фастфуд — место, где можно съесть нечто похожее на пиццу и бургер, запить это вином и тут же снять официантку для быстрого секса. Значит, идем в термополию!
Главная сложность с термополиями в том, чтобы найти приличную по всем критериям: где вкусно кормят, и есть доступные проститутки, и не нарвешься на нож. Обратившись к своей интуиции, Серапион ведет вас на улицу, названную «Этрусской». Звучит многообещающе, ведь этруски славились своим обжорством и сладострастием, и римляне вот так издевательски сохранили память об этом некогда великом народе. Потирающий руки от предвкушения Серапион выбирает там одну термопилию поприличнее — куда уже стоит очередь. Это важно — значит, тут питаются местные, и вы хотя бы поедите по-человечески.
Внутри довольно темно и царит невероятный запах. Хозяева термополий старались выращивать ароматные травы для блюд сами, так что все благоухает приправами. На стенах висят подвешенные на гвоздики колбасы, в чанах подогревается каша. Римляне слывут кашеедами, но мы же проплыли столько дней не для того, чтобы есть пшенку, верно? Серапион показывает на одно блюдо и заказывает его всем, используя язык жестов. Здесь к этому привычны.
Вам приносят panis focacius: лепешки, обмазанные соусом и с накиданным сверху мясом и овощами — своеобразная протопицца. К ней полагается горячее вино со специями. Все вместе — невероятно вкусно и сытно, но долго находиться в термополии не полагается. Пожрал, да еще и стоя — вали наружу. «А где же тут выгулять моего коня, уважаемый?», — спрашиваете вы Серапиона. «А вот!», — показывает он на официанток. Тут так заведено: поел — и можешь за дополнительную монету получить развлечение.
Официантки, мягко говоря, не пышут радостью: усталые и не очень молодые женщины, от которых пахнет кашей и вяленой колбасой. Вы отсчитываете дюжину медных ассов (а не многовато ли?) и направляетесь к официантке, у которой поменьше угрей и оспин на лице, чем у остальных. На языке жестов вы показываете, какое именно «блюдо» вы от нее хотите. Она берет вас за руку и уводит наружу под одобрительные крики других моряков — они тоже кидаются к барышням посимпатичнее, чтобы не остаться с самой уродливой.
Устроившись в темном переулке, вы замечаете, что тут еще как минимум две пары: местные работяги, пришедшие в термополию на обеденный перерыв, деловито и торопливо сношают проституток. Вот так, стоя, в пропахшем чесноком и дохлой кошкой тупике? Внезапно в переулок забегает одна из официанток вашей харчевни: «Aedilis! Aedilis!», — орет она во всю глотку. Проститутки, включая вашу угреватую деву, бросаются наутек с тем же криком. Тьфу, что за пропасть?
Когда вы выходите на основную улицу, она выглядит так, словно переживает нападение пиратов: мужчины с дубинками врываются в термополии, устраивая бучу и вытаскивая оттуда официанток. «Эдилы, Аид их раздери!», — объясняет Серапион, — «Местные надзиралы, следят, чтобы тут работали только зарегистрированные проститутки. А тут таких и половины не наберется. Ну, хоть поели!».
Вас уже начинает бесить его наигранный оптимизм.
Храмы, кладбища и театры: где еще водятся проститутки
Половина команды уже плюнула на сомнительное вождество Серапиона и разбрелась по городу, но вы решаете последовать за ним. Все же человек хотя бы примерно представляет, как устроены развлечения у римлян.
«Первым делом пойдем в храмы!», — говорит он, и вскоре вы уже видите его плешивую макушку с рыжими вихрами, радостно несущуюся впереди вас. «Всего-то и делов — отыскать храм Исиды, а там и веселье!», — кричит он на бегу. Но храма Исиды в городе почему-то нет. Зато нашлось место для величественного святилища Юпитера, полного подозрительных людей убежища Меркурия и даже заброшенного дома Аполлона — но никаких восточных богов. «Тьфу, пропасть! Значит, идем на кладбище!», — голос Серапиона все больше походит на блеянье старого сатира.
Кладбища тоже оказываются плохим вариантом. Зачем, ради всех богов, римские проститутки стекаются к местам погребений и почему неизменно находят там клиентов, — вам неведомо. Но и здесь вас ждет неудача — сегодня проходят похороны какого-то патриция, а значит, не место блуду. «Lupus? (Волчицы?)», — в надежде вопрошает Серапион. «Cras! (Завтра!)», — отвечает гнилозубый привратник, а по совместительству — сутенер.
Раздосадованно вздохнув, вы идете искать театр, которого в этом захолустье тоже не оказывается. Последний вариант — крытые галереи для прогулок — оказывается неплох, но только если ты знатный римлянин с большим кошелем. Единственная продажная любовь, которую там можно найти, — меретриксы, «ракушечки». Эти куртизанки высшего класса (по местным меркам, конечно же) ищут здесь не приблудных моряков, а богатых патрициев, у которых смогут стать содержанками. С горстью жалких медяков тут делать нечего.
«Не доверяй дураку, рыжему и ионийцу» — говорил один древний рапсод. Серапион же сочетает в себе все три этих великих добродетели — но вы слишком поздно это поняли. Плюнув на мостовую у его ног, вы уходите искать свою удачу сами. И находите ее за ближайшим поворотом.
Внутри лупанария — древнеримского борделя
Стороннему человеку не так просто найти бордель в италийском городе. В этом плане из всех средиземноморских народов римляне, пожалуй, самые стыдливые (если не брать в расчет иудеев, конечно же). Родовитый римлянин идет в бордель, надев «ночную кукушку» (cuculus nocturnus) — капюшон, который на взгляд обычного горожанина выглядит смехотворно-заговорщическим, особенно днем. Царство разврата скрыто за неприметной дверью в неприметном здании, именуемом «лупанарий» — «логово волчиц».
Впрочем, нужно быть полным олухом, вроде Серапиона, чтобы не суметь отыскать дом терпимости в римском порту. Зачастую достаточно посматривать себе под ноги. Именно там, на мостовой, вы обнаруживаете стрелки в виде фаллосов (куда уж красноречивее!), которые вскоре приводят вас к двухэтажному зданию недалеко от центра города. Постучавшись, вы попадаете в мир вони, гари и наслаждения.
Не нужно владеть даже зачатками латинского, чтобы объяснить, что тебе нужно. В небольшом холле на первом этаже, который скрывается за входной дверью, стены разрисованы сценами любви. Рисунки схематичны, но доходчивы: тыкаешь пальцем в картинку, на которой указана нужная тебе поза — и платишь указанные тут же деньги. Посреди помещения на эдаком троне восседает хозяйка заведения — престарелая «волчица», опыту которой позавидовал бы устроитель пиров для Калигулы. В конце этого приветливого помещения расположен общий туалет — довольно сомнительное архитектурное решение.
Матрона машет куда-то вглубь здания, куда уходит узкий коридор. Оказывается, выбирать можно не только в «меню» в холле, но и дальше, прямо на месте. Все оставшееся пространство лупанария разбито на маленькие кельи без окон, в каждой из которых при свете чадящих масляных ламп работает одна из проституток. Все они — либо рабыни, либо вольноотпущенные. Многие, если не большинство — иностранки, среди которых оказываются и гречанки.
Пройдя по коридору, вы замечаете, что на всех дверях написаны греческие слова: «Прекрасная Ракушка», «Легкий Ветерок» и все в таком духе. Большинство дверей закрыты и, судя по звукам, там уже вовсю идет работа. Те двери, что распахнуты, скрывают за собой комнатки с фресками, напоминающими те, что вы уже видели в холле борделя. Это — своего рода реклама, сообщение о том, чем особенно славится сидящая в комнатке работница. Серапион тут наверняка тщетно пытался бы найти фреску, где показана дама с огромными ушами — чтобы слушала его вечные россказни. Хмыкнув над этой шуткой, вы доходите до открытой двери, на которой написано «Eupila», то есть «Честное путешествие».
Внутри вас ожидает барышня, мало отличимая от угреватой официантки из термополиса. Естественно, оказывается, что по-гречески она не говорит: все эти эллинские «имена» — сплошь липа и дань моде. Ну, что ж, зато «Честное Путешествие»! Вопреки расхожему мнению, проститутки в лупанарии берут плату не спинтриями, то есть жетонами с изображением соития, а самыми что ни на есть обыкновенными деньгами. Эупилия показывает пальцами цену: 5 ассов, и вам даже становится ее жаль. За эти деньги можно купить пару буханок хлеба и два стакана разбавленного вина.
На стене ее кельи изображена идеализированная картина: обнаженная красотка, которая оседлала прекрасного юношу. Что ж, раз уж это ее фирменная поза, хочется верить, что эта пышечка действительно знает свое дело и не заканчивает его тем, что клиент оказывается раздавлен насмерть. Едва вы отсчитали пять асов и передали их в пухлую ладонь «волчицы», как со стороны холла послышались крики: «Aedilis! Aedilis!».
Ваша прекрасная дама вскрикивает и бросается наутек, сверкая рыхлым белоснежным телом. Весь бордель наполняется истеричными воплями и превращается в гудящий улей, а клиенты и проститутки — в злых напуганных пчел. Кого-то уже явно охаживают палками, выданными служителям правопорядка в магистрате. Эдилы, снова эти эдилы!
Аид их всех побери!
Древнеримский бордель
Все дороги, в поисках секса, ведут в Рим. Именно там можно провести прекрасные ночи с наибольшим количеством женщин из разных частей света.
Адреса.
А вот искать жриц любви в ночных клубах в Риме менее популярно, там у них большая конкуренция из девушек, готовых не на все и не сразу. Но довольно быстро расстающихся со своими убеждениями.
Руководство по эксплуатации.
В отличие от других городов Европы, где девушки стремятся снять апартаменты, создать свою страничку в Интернете и не ловить деньги на пленере, в Риме очень распространена именно уличная проституция. Дело в том, что стражи порядка строго следят, чтобы в газетах не появлялось «откровенных» объявлений и быстро прикрывают публичные дома. В итоге девушки вынуждены, рискуя жизнью и здоровьем, зарабатывать на хлеб на улице.
Что только не делали итальянские власти, чтобы победить порок: вводили суровые запреты, запрещали и разрешали бордели, устанавливали на улицах видеокамеры — количество уличных проституток лишь увеличивалось. Итальянские коммунисты для решения проблемы предложили даже создать Парки секса — определенные зоны, где можно безнаказанно и добровольно заниматься проституцией. По мнению партии, так рынок секс-услуг будет легче контролировать, это отчасти решит проблему рэкета и вовлечения в бизнес несовершеннолетних. Правда, чем это должно отличаться от легализации борделей — неясно.
Итак, публичные дома на Апеннинском полуострове запрещены, поэтому, скорее всего, вас ждет быстрый секс за 20-30 евро прямо на улице или более основательный — в вашем же автомобиле. А вот дам с комнатами придется еще поискать, и обойдутся они дороже — от 70-100 евро за сеанс.
Техника безопасности.
Чего действительно стоит опасаться в Риме, так это карманников. В итальянской столице на вас, скорее всего, не нападут с огромным мачете, как это популярно на улицах Неаполя, однако, когда вы будете бродить в поисках любви по темным переулкам с сомнительной репутацией, у вас вполне могут вырвать из рук бумажник. Так что тема продажной любви закроется сама собой.
Бордели в современной Италии запрещены, однако они есть. Будьте осторожны, посещая подобные заведения. Если карабинеры застанут вас «на месте преступления», неприятностей не избежать.
Точно так же осмотрительно стоит делать все даже в собственном автомобиле. Если вас заметит полиция, вам придется долго доказывать, что вы с этой девушкой знакомы уже лет сто.
Знаменитый Квартал красных фонарей в Амстердаме вскоре может стать открытым для всех работников секс-индустрии. Во всяком случае на это рассчитывают активисты городского гей-прайда.
Несколько полуголых мужчин-моделей на днях выступали в витринах известного района, призывая к равным правам в самом либеральном туристическом месте Европы, где до недавних пор работали исключительно женщины и трансгендеры-женщины.
Ночные блудницы обычно снимают комнату в районе Де Валлен и рекламируют свои услуги через многочисленные окна-витрины. При этом мужчин здесь можно встретить крайне редко, несмотря на то, что они составляют 5% из 25 тысяч работников секс-индустрии страны, пишет Deutsche Welle.
Активисты также выступают за предоставление безопасных условий труда. Поскольку мужчины, работающие в отрасли, часто становятся жертвами насилия и надругательств.
Тем временем мэр Амстердама, на фоне роста количества пьяных туристов, мальчишников, торговли людьми и распространения наркотиков, собирается объявить Де Валлен опасным районом. Чиновники также отмечают значительное увеличение случаев подпольной проституции.
Фото — My red light via Deutsche Welle
Мэр Рима Игнацио Марино (Ignazio Marino) предложил открыть в итальянской столице Квартал красных фонарей. Об этом сообщает The Local.
Материалы по теме
Как отличить сумку гуччи оригинал от подделки
Представьте, что вы оказались в небольшом портовом городе Римской империи, причем в самом ее сердце — на Аппенинах. Это могут быть как пресловутые Помпеи, так и любой другой городок — все они были примерно одинаковы. Предположим, что вы — моряк, например грек, который оказался в увольнительной на берегу и хочет максимально насыщенно провести свое время.
То есть — пожрать, выпить, потрахаться. Все это очень просто и одновременно ужасно сложно — особенно, если не знать языка и полагаться лишь на язык жестов.
Рассказываем, как на самом деле обстояли дела с развлечениями — и особенно жрицами любви — в те славные времена.
Идем искать фастфуд и быстрый секс
Итак, вы оказались на берегу в сопровождении таких же ошалевших от свободы моряков. Времени ужасно мало, надо торопиться! К счастью, у вас в компании есть более опытный товарищ, рыжий и плешивый Серапион, который знает, что делать. «Термополия!», — говорит он с протяжным ионийским акцентом, многозначительно подняв палец. Хорошее слово, родное, греческое. Так римляне называют свой излюбленный фастфуд — место, где можно съесть нечто похожее на пиццу и бургер, запить это вином и тут же снять официантку для быстрого секса. Значит, идем в термополию!
Главная сложность с термополиями в том, чтобы найти приличную по всем критериям: где вкусно кормят, и есть доступные проститутки, и не нарвешься на нож. Обратившись к своей интуиции, Серапион ведет вас на улицу, названную «Этрусской». Звучит многообещающе, ведь этруски славились своим обжорством и сладострастием, и римляне вот так издевательски сохранили память об этом некогда великом народе. Потирающий руки от предвкушения Серапион выбирает там одну термопилию поприличнее — куда уже стоит очередь. Это важно — значит, тут питаются местные, и вы хотя бы поедите по-человечески.
Внутри довольно темно и царит невероятный запах. Хозяева термополий старались выращивать ароматные травы для блюд сами, так что все благоухает приправами. На стенах висят подвешенные на гвоздики колбасы, в чанах подогревается каша. Римляне слывут кашеедами, но мы же проплыли столько дней не для того, чтобы есть пшенку, верно? Серапион показывает на одно блюдо и заказывает его всем, используя язык жестов. Здесь к этому привычны.
Вам приносят panis focacius: лепешки, обмазанные соусом и с накиданным сверху мясом и овощами — своеобразная протопицца. К ней полагается горячее вино со специями. Все вместе — невероятно вкусно и сытно, но долго находиться в термополии не полагается. Пожрал, да еще и стоя — вали наружу. «А где же тут выгулять моего коня, уважаемый?», — спрашиваете вы Серапиона. «А вот!», — показывает он на официанток. Тут так заведено: поел — и можешь за дополнительную монету получить развлечение.
Официантки, мягко говоря, не пышут радостью: усталые и не очень молодые женщины, от которых пахнет кашей и вяленой колбасой. Вы отсчитываете дюжину медных ассов (а не многовато ли?) и направляетесь к официантке, у которой поменьше угрей и оспин на лице, чем у остальных. На языке жестов вы показываете, какое именно «блюдо» вы от нее хотите. Она берет вас за руку и уводит наружу под одобрительные крики других моряков — они тоже кидаются к барышням посимпатичнее, чтобы не остаться с самой уродливой.
Устроившись в темном переулке, вы замечаете, что тут еще как минимум две пары: местные работяги, пришедшие в термополию на обеденный перерыв, деловито и торопливо сношают проституток. Вот так, стоя, в пропахшем чесноком и дохлой кошкой тупике? Внезапно в переулок забегает одна из официанток вашей харчевни: «Aedilis! Aedilis!», — орет она во всю глотку. Проститутки, включая вашу угреватую деву, бросаются наутек с тем же криком. Тьфу, что за пропасть?
Когда вы выходите на основную улицу, она выглядит так, словно переживает нападение пиратов: мужчины с дубинками врываются в термополии, устраивая бучу и вытаскивая оттуда официанток. «Эдилы, Аид их раздери!», — объясняет Серапион, — «Местные надзиралы, следят, чтобы тут работали только зарегистрированные проститутки. А тут таких и половины не наберется. Ну, хоть поели!».
Вас уже начинает бесить его наигранный оптимизм.
Храмы, кладбища и театры: где еще водятся проститутки
Половина команды уже плюнула на сомнительное вождество Серапиона и разбрелась по городу, но вы решаете последовать за ним. Все же человек хотя бы примерно представляет, как устроены развлечения у римлян.
«Первым делом пойдем в храмы!», — говорит он, и вскоре вы уже видите его плешивую макушку с рыжими вихрами, радостно несущуюся впереди вас. «Всего-то и делов — отыскать храм Исиды, а там и веселье!», — кричит он на бегу. Но храма Исиды в городе почему-то нет. Зато нашлось место для величественного святилища Юпитера, полного подозрительных людей убежища Меркурия и даже заброшенного дома Аполлона — но никаких восточных богов. «Тьфу, пропасть! Значит, идем на кладбище!», — голос Серапиона все больше походит на блеянье старого сатира.
Кладбища тоже оказываются плохим вариантом. Зачем, ради всех богов, римские проститутки стекаются к местам погребений и почему неизменно находят там клиентов, — вам неведомо. Но и здесь вас ждет неудача — сегодня проходят похороны какого-то патриция, а значит, не место блуду. «Lupus? (Волчицы?)», — в надежде вопрошает Серапион. «Cras! (Завтра!)», — отвечает гнилозубый привратник, а по совместительству — сутенер.
Раздосадованно вздохнув, вы идете искать театр, которого в этом захолустье тоже не оказывается. Последний вариант — крытые галереи для прогулок — оказывается неплох, но только если ты знатный римлянин с большим кошелем. Единственная продажная любовь, которую там можно найти, — меретриксы, «ракушечки». Эти куртизанки высшего класса (по местным меркам, конечно же) ищут здесь не приблудных моряков, а богатых патрициев, у которых смогут стать содержанками. С горстью жалких медяков тут делать нечего.
«Не доверяй дураку, рыжему и ионийцу» — говорил один древний рапсод. Серапион же сочетает в себе все три этих великих добродетели — но вы слишком поздно это поняли. Плюнув на мостовую у его ног, вы уходите искать свою удачу сами. И находите ее за ближайшим поворотом.
Внутри лупанария — древнеримского борделя
Лупанарий в Помпеях.
Лупанарий в Помпеях.
Стороннему человеку не так просто найти бордель в италийском городе. В этом плане из всех средиземноморских народов римляне, пожалуй, самые стыдливые (если не брать в расчет иудеев, конечно же). Родовитый римлянин идет в бордель, надев «ночную кукушку» (cuculus nocturnus) — капюшон, который на взгляд обычного горожанина выглядит смехотворно-заговорщическим, особенно днем. Царство разврата скрыто за неприметной дверью в неприметном здании, именуемом «лупанарий» — «логово волчиц».
Впрочем, нужно быть полным олухом, вроде Серапиона, чтобы не суметь отыскать дом терпимости в римском порту. Зачастую достаточно посматривать себе под ноги. Именно там, на мостовой, вы обнаруживаете стрелки в виде фаллосов (куда уж красноречивее!), которые вскоре приводят вас к двухэтажному зданию недалеко от центра города. Постучавшись, вы попадаете в мир вони, гари и наслаждения.
Не нужно владеть даже зачатками латинского, чтобы объяснить, что тебе нужно. В небольшом холле на первом этаже, который скрывается за входной дверью, стены разрисованы сценами любви. Рисунки схематичны, но доходчивы: тыкаешь пальцем в картинку, на которой указана нужная тебе поза — и платишь указанные тут же деньги. Посреди помещения на эдаком троне восседает хозяйка заведения — престарелая «волчица», опыту которой позавидовал бы устроитель пиров для Калигулы. В конце этого приветливого помещения расположен общий туалет — довольно сомнительное архитектурное решение.
Матрона машет куда-то вглубь здания, куда уходит узкий коридор. Оказывается, выбирать можно не только в «меню» в холле, но и дальше, прямо на месте. Все оставшееся пространство лупанария разбито на маленькие кельи без окон, в каждой из которых при свете чадящих масляных ламп работает одна из проституток. Все они — либо рабыни, либо вольноотпущенные. Многие, если не большинство — иностранки, среди которых оказываются и гречанки.
Пройдя по коридору, вы замечаете, что на всех дверях написаны греческие слова: «Прекрасная Ракушка», «Легкий Ветерок» и все в таком духе. Большинство дверей закрыты и, судя по звукам, там уже вовсю идет работа. Те двери, что распахнуты, скрывают за собой комнатки с фресками, напоминающими те, что вы уже видели в холле борделя. Это — своего рода реклама, сообщение о том, чем особенно славится сидящая в комнатке работница. Серапион тут наверняка тщетно пытался бы найти фреску, где показана дама с огромными ушами — чтобы слушала его вечные россказни. Хмыкнув над этой шуткой, вы доходите до открытой двери, на которой написано «Eupila», то есть «Честное путешествие».
Внутри вас ожидает барышня, мало отличимая от угреватой официантки из термополиса. Естественно, оказывается, что по-гречески она не говорит: все эти эллинские «имена» — сплошь липа и дань моде. Ну, что ж, зато «Честное Путешествие»! Вопреки расхожему мнению, проститутки в лупанарии берут плату не спинтриями, то есть жетонами с изображением соития, а самыми что ни на есть обыкновенными деньгами. Эупилия показывает пальцами цену: 5 ассов, и вам даже становится ее жаль. За эти деньги можно купить пару буханок хлеба и два стакана разбавленного вина.
На стене ее кельи изображена идеализированная картина: обнаженная красотка, которая оседлала прекрасного юношу. Что ж, раз уж это ее фирменная поза, хочется верить, что эта пышечка действительно знает свое дело и не заканчивает его тем, что клиент оказывается раздавлен насмерть. Едва вы отсчитали пять асов и передали их в пухлую ладонь «волчицы», как со стороны холла послышались крики: «Aedilis! Aedilis!».
Ваша прекрасная дама вскрикивает и бросается наутек, сверкая рыхлым белоснежным телом. Весь бордель наполняется истеричными воплями и превращается в гудящий улей, а клиенты и проститутки — в злых напуганных пчел. Кого-то уже явно охаживают палками, выданными служителям правопорядка в магистрате. Эдилы, снова эти эдилы!
Аид их всех побери!
Быстрая еда, быстрый секс — каким был фастфуд в Древнем Риме
Фастфуд в Древнем Риме был потрясающим в своей аутентичности. В маленьких забегаловках, которых в Вечном городе были тысячи, можно было заняться сексом, съесть протопиццу, подраться, вступить в заговор бунтовщиков и выпить горячего вина со специями — и все это на бегу, в обеденный перерыв. Быстрая еда, быстрый секс, быстрая жизнь — римская культура была пронизана фастфудом настолько, что даже императоры бросали все свои силы на борьбу с ним, но так и не преуспели.
Фастфуд с примесью стыда:
Как появились термополии
Древний Рим был первым во всех смыслах полноценным мегаполисом древнего мира. В нем жило больше миллиона людей, многие из них ютились в многоквартирных (и даже многоэтажных) домах и, как и положено мегаполису, он остро нуждался в фастфуде. Орды бедных, но вечно спешащих рабочих нужно было кормить, причем кормить быстро, питательно, дешево и буквально на бегу.
Так в Риме появились термополии — забегаловки, которые играли в жизни города примерно такую же роль, как уличная еда в жизни современных восточных мегаполисов, вроде Гонконга.
Термополия происходит от греческого θερμός «теплый» и πωλέω «продаю», так что у этого явления, очевидно, есть греческие корни. В любом случае, явление было чисто римским и национальным. Оно распространилось из Рима, где в нем была острая нужда, в другие города империи, где нужды в быстром питании, вроде как, не было, но сам принцип оценили и переняли. В одних только Помпеях при населении 20 тысяч человек было не меньше 150 термополий — римляне, как мы видим, обожали фастфуд.
Тем страннее выглядел неформальный запрет на быстрое питание для привилегированных классов. Питаться в термополиях позволяли себе только плебеи, а приличному человеку надлежало есть дома или в гостях — и никак иначе.
Какой-нибудь сенатор мог распрощаться с политической карьерой, если бы его застукали с фастфудом в руках.
Есть в забегаловке означало бросать тень на свое доброе имя и всю семью. Но даже высокородные господа позволяли себе этот грех — переодетые, с капюшонами, скрывающими лицо, они шли в термополию поесть сытной и порицаемой пищи. То есть в бордель можно было идти открыто и смело, а в фастфуд — только стыдливо озираясь и инкогнито.
Как выглядел фастфуд в Древнем Риме
Типичный термополий выглядел как небольшое помещение, в центре которого располагался п-образный прилавок. В прилавок были встроены большие котлы с горячей водой для подогревания еды. В самих котлах ничего не варилось — в них помешали горшки и котлы поменьше, и уже там еда оставалась теплой. Благодаря такой системе посетителю не нужно было ждать, когда ему приготовят заказ — он уже дожидался его, готовый и горячий.
Сидеть в термополиях было не принято, ели буквально на бегу и стоя. Хотя пара лавок у стен, как правило, стояла — для тех редких посетителей, которые не торопились, или переборщили с вином. В стены были вбиты крюки, на которых висели колбасы и копчености, а на заднем дворике заведения часто росли душистые травы и специи для блюд. Так что ели римляне далеко не пресную еду.
В общем, пахло в термополии своебразно: запах пота толпящихся у прилавка рабочих, которые заскочили поесть, оттенял запах копченостей на стенах, свежих трав и пряного теплого вина, которое здесь подавалось. А аромат вечно подогретой еды наверняка заставлял сенаторов рисковать карьерой и забегать сюда за фастфудом.
Но термополии были не единственной формой быстрого питания в Риме. Кроме них существовали еще попины — это уже забегаловки с уклоном в употребление алкоголя. Грубо говоря, бары, но с предоставляемой горячей едой.
Типичный непривилегированный римлянин ходил в попины не только для того, чтобы напиться после рабочего дня, но и подцепить проститутку и, чего греха таить, подраться или поставить на уже дерущихся. В попинах можно было встретить всевозможный сброд: от рабов и вольноотпущенных до иностранцев и все того же неуемного сенатора. Так что с драками проблем никогда не было.
Еще одна форма общественного питания — римские каупоны. Этим словом назывались таверны, где кроме еды и выпивки можно было найти ночлег. Понятное дело, что в городе каупоны мало отличались от тех же попин — все те же драки, пьянство и проституция. Но в сельской местности таверны были гораздо более чистым и приятным местом. Остановиться здесь было не зазорно никому и многие римляне слагали стихи о тихой таверне, спасающей путников от холода и голода. Что, впрочем, не отменяло того факта, что здесь можно было снять проститутку. Разве что в ее роли выступала какая-нибудь селянка или официантка.
Рассадник греха и бунта:
Как ели в термополиях
Для обычного римлянина посещение фастфуда было отдельным видом социального взаимодействия. Даже с учетом того, что он просто забегал в термополию, перехватывал там дешевый обед и бежал дальше. Римляне, как и положено жителям мегаполисов, делали все на бегу, но все успевали. Так что здесь же, давясь едой и вином в спешке, можно было узнать основные новости — от районных, до общемировых, заключить негласные контракты и поделиться слухами и новыми анекдотами про императора (где-то в углу в этот момент подавился лепешкой сенатор).
Кроме этого, здесь же, не отходя от быстрой пищи, можно было получить быстрый секс. У фастфуда не только постоянно вились проститутки, но и сами официантки, барменши и даже хозяйки заведения предоставляли клиентам сексуальные услуги. Надписи и фрески в Помпеях недвусмысленно дают понять, что практиковалось это повсеместно.
И это было совершенно нормально: быстро перехватил бобов, выпил горячего разбавленного вина со специями, занялся сексом в переулке с проституткой, а потом обратно на работу — пока не кончился обеденный перерыв и не влетело от прораба за опоздание.
Но оттенок порока по мнению аристократии придавал термополиям вовсе не секс. Забегаловки были еще и дискуссионными клубами и настоящими рассадниками бунта и оппозиции. Похабные анекдоты про патрициев и их жен — самое мягкое, что здесь можно было услышать. Чуть ли не каждый переворот и восстание начинались именно в термополиях и попинах. Подогретый вином плебс обсуждал в этих анклавах анархии планы мятежей и выкрикивал крамольные речи.
Неудивительно, что императоры занялись фастфудом с рвением, достойным лучшего применения. Если верить Светонию, Тиберий запретил продавать здесь хлеб и выпечку, при Нероне была запрещена «вареная пища, кроме овощей и зелени», при Веспасиане разрешалось продавать только бобы. Так правители пытались задушить фастфуд, сделать его убыточным и, как следствие, лишить бунтовщиков их главной политической трибуны.
Но уничтожить уличную еду не удалось никому. Императоры, а с ними и их драконовские эдикты, умирали, а любовь к термополиям только крепла.
Что ели в термополиях
Тех, кто мечтает о римском аутентичном фастфуде, ждет разочарование. Ничего особенного или даже особо вкусного в нем не было, не говоря уж о привычной пицце или пасте. Комедиограф Плавт не просто так называл римлян «кашеедами».
Простые горожане приходили в термополии для того, чтобы поесть тушеных бобов, свежих лепешек, каши и, если хватало денег, мяса на гриле.
Фирменным атрибутом была разве что калида, то есть вино со специями, разбавленное горячей водой — это был и алкоголь, и своеобразный чай и, если уж на то пошло, единственное для простых римлян средство, которое позволяло не подхватить дизентерию. В галльских провинциях выбора было больше: посетителям предлагали еще и пиво (впрочем, это был довольно гнусный эль).
Однако сохранились рецепты пары блюд, которые можно назвать прообразами пиццы и даже бургеров. Находки в Помпеях и сохранившиеся кулинарные книги говорят о том, что многие додумались до того, чтобы класть на лепешки мясо и густые соусы, а также зажимать жареные на гриле котлеты между двумя небольшими, как раз под руку, булками. Но пицца и бургеры в древности так и не стали общеупотребимой едой — слишком уж много возни для плебса.
Иными словами, римское общественное питание скорее тяготело к стилю советской столовой, чем к пиццерии и бургерам.
Единственное действительно уникальное блюдо, которое можно назвать фишкой термополий — моретум, приблизительный римский аналог песто. Он состоял из перетертого сухого и соленого сыра, чеснока, небольшого количества оливкового масла и уксуса, а также соли, зелени сельдерея и кориандра. Все это растиралось в мягкую массу, которую намазывали на свежий хлеб, так что получалось что-то вроде сэндвичей.
Меню типичной забегаловки ограничивалось чечевицей, кашей, хлебом, мясом, сыром и калидой. В заведениях попристойнее можно было встретить рыбный соус, известный как гарум и орехи, а также аналог современных энергетических батончиков — запеченный сыр, покрытый медом.
Термополии, попины и каупоны были типично римской чертой и модой. И, стоило рухнуть Римской империи, канули в лету и они. Остается только недоумевать из-за того, что Византия, во всем остальном считавшая себя преемницей Рима, не переняла идею общественного питания. То есть оно определенно существовало в крупных портовых городах, но это, судя по всему, были уже скорее средневековые таверны, чем типичные римские термополии с горячим вином, протобургерами и проститутками.
-
-
January 7 2022, 12:21
- Отношения
- Животные
- Общество
- Cancel
В логове волчицы. Как найти проститутку в Древнем Риме
Где в Риме можно купить любовь
В Риме уже давно существовали кварталы, куда не стоило заходить честным женщинам. Плавт, во II веке до н. э., рассказывает о проституции в самом центре Рима около Форума, где выступают знаменитые ораторы и политики: «Я хочу вас уберечь от трудностей долгих поисков и сказать вам, в каких местах находятся люди, которых вы желаете видеть, порочные или непорочные, лукавые или добропорядочные жители. Хотите встретить подделывателя – отправляйтесь в суд; лжеца, фанфарона – это около храма Клоацины. Богатые и щедрые мужья встречаются под базиликой. Здесь собираются и девушки легкого поведения, и аферисты. Любители пикников ходят на рыбный рынок. Внизу площади прогуливаются важные персоны и богачи. Вдоль канала – герои шарлатанства. Над озером – говоруны, болтуны, злые языки, которые нагло клевещут. Под старыми мастерскими держатся те, что дают и берут в долг. Позади храма – те, которым нельзя доверять. Люди, которые торгуют своими телом, заполняют улицу Тосканов; Велабр населен булочниками, мясниками, гаруспиками, перекупщиками или оптовыми торговцами».
Проституток полно в Субуре, рядом с Форумом, на набережных Тибра, но больше всего в месте, называемом Fornix: эти изогнутые проходы вокруг Марсова поля быстро становятся символом разврата – откуда fornication – блуд, forniquer – блудить и т. п.
Уличные девушки и юноши занимаются своим делом вдоль дорог, которые ведут провинциалов в центр города. Самая известная – la via Appia, со своими могилами и рощами, особенно гостеприимна. Проститутки часто посещают театры и ловят там разгоряченных клиентов. Их полно в кабаках и на постоялых дворах, где накормят и напоят, где иногда можно подкрепиться стоя, иногда – за засаленным столом, за которым завсегдатаи играют в кости. В глубине или на втором этаже плохо закрытые двери или простые занавески отделяют от общего зала комнаты проституток за несколько ассов.
Эта любовь в грязи, с риском подхватить заразу, тем не менее бесконечно притягательней для многих римлян, чем любовь их благонравных супруг и матерей их детей.
Тем более что за деньги можно позволить себе и чисто вымытую и надушенную куртизанку, в шелковой тунике. Поэт Гораций в своих сатирах представляет нам молодых развратников, рассуждающих, с кем лучше иметь дело: с матронами или с куртизанками.
Так, у Мальтина туника отвсюду висит и тащится;
Ну а другой поднимает ее до пупка. От Руфилла
Пахнет духами; Гаргоний же козлищем грязным воняет.
Нет середины. Одни только тех хотят женщин касаться,
Сто?лы которых обшиты оборкой, до пят доходящей;
Тот же, напротив, – лишь тех, что стоят под воняющим сводом.
Мужа известного раз из-под свода идущим увидя,
Молвил божественно-мудрый Катон: «Твоей доблести – слава!
Ибо, надует когда затаенная похоть им жилы,
Юношам лучше сюда спускаться, хватать не пытаясь
Женщин замужних». – «Такой я хвалы ни за что не хотел бы», —
Молвит под белой лишь сто?лой ценящий красу Купиэнний.
Выслушать стоит вам, тем, что успеха в делах не желают,
Бабникам, – сколько страдать приходится им повсеместно:
Как наслаждение им – отравлено горем обильным —
Редко дается, ценой сплошь и рядом опасностей тяжких.
С крыши тот сбросился вниз головою, другого кнутами
Насмерть засекли; а тот, убегая, разбойников шайке
В руки попал; а другой поплатился деньгами за похоть;
Слугами этот облит. Был раз и такой даже случай,
Что, волокиту схватив, совершенно его оскопили
Острым ножом. «Поделом!» – говорили все, Гальба же спорил.
В классе втором сей товар безопасней, конечно, гораздо —
Вольноотпущенниц я разумею, которых Саллюстий
Любит безумно, не меньше, чем истый блудник. Но ведь он же,
Если бы в меру желал быть добрым и щедрым, насколько
Средства и разум велят и насколько ему то пристойно
Быть тороватым, давал бы он вдоволь, себе разоренья
Сам не чиня и позора. Но тешит себя он одним лишь,
Любит и хвалит одно: «Ни одной не касаюсь матроны».
Так же недавно Марсей, любовник Оригины славной:
Отчую землю и дом актерке он отдал в подарок,
Хвастая: «Я не имел с чужими ведь женами дела».
Но и с актерками жил и с блудницами он, а ведь этим
Больше, чем средствам, ущерб причиняется чести. Неужто
Надо отдельных особ избегать, не заботясь избегнуть
Зла, приносящего вред? Утратить ли доброе имя
Иль состоянье отца промотать – одинаково дурно.
Разница есть ли, когда ты с матроной грешишь иль с блудницей?
Биллий (по Фавсте он стал зятем Суллы) несчастный, прельстившись
Именем только, понес наказаний довольно и даже
Больше того: был избит кулаками он, ранен железом,
Выгнан за дверь был, когда Лонгарен находился в покоях.
Если бы, эту печаль его видя, к нему обратился
Некто с вопросом таким: «Чего тебе надобно? Разве
Пылом когда ты объят, то тебе любовницу надо
В сто?лу одетую дать, от великого консула родом?» —
Что он ответил бы? «Дочь ведь отца она знатной породы!»
Сколь же нас лучшему учит природа, вот с этим воюя,
Средств изобильем сильна, – если только ты хочешь с расчетом
Жизнь устроять, различая, чего домогаться ты должен
Или чего избегать. Все равно тебе, что ли, страдаешь
Ты по своей ли вине иль случайно? Поэтому, чтобы
После не каяться, брось за матронами гнаться: ведь так лишь
Горя скорее испить, чем сорвать удовольствие можно.
Право, у женщины той, что блестит в жемчугах и смарагдах
(Как ни любуйся, Керинф!), не бывают ведь бедра нежнее,
Ноги стройней; у блудниц они часто бывают красивей.
Кроме того, свой товар без прикрас они носят; открыто,
Что на продажу идет, выставляют; совсем не кичатся
Тем, что красиво у них, и плохого они не скрывают.
Есть у богатых обычай коней покупать лишь прикрытых,
Чтобы, зевая на круп, как нередко бывает, красивый, —
Пусть и на жидких ногах, – покупатель в обман не попал бы:
Зад, мол, хорош, голова коротка у ней, шея крутая.
Правы они – вот и ты не гляди на красивое в теле
Глазом Линкея; равно не слепее известной Гипсеи
Ты на уродства взирай – «О ручки, о ножки!..» Но с задом
Тощим, носастая, с тальей короткой, с большою ступнею…
Кроме лица, ничего у матроны никак не увидишь:
Если не Катия – все ниспадающим платьем закрыто.
Если к запретному ты, к окруженному валом стремишься
(Это тебя ведь ярит), повстречаешь препятствий ты много:
Стража, носильщики вкруг, раздувальщик огня, приживалки;
Спущена сто?ла до пят, и покрыто все мантией сверху —
Многое ясно предстать пред тобою мешает предмету.
Все наяву у другой: можешь видеть сквозь косские ткани,
Словно нагую; не тоще ль бедро, не уродливы ль ноги;
Глазом измеришь весь стан. Или ты предпочтешь, чтоб засады
Строили против тебя или плату вперед вырывали,
Раньше, чем видел товар ты? Охотник поет, как за зайцем
Вслед по глубокому снегу он мчится, а если лежит он —
Трогать не хочет; припев же: «Любовь моя также несется
Мимо того, что лежит предо мной, а бегущее ловит».
Этою песенкой ты надеешься, что ли, из сердца
Страсти волненья, печаль и заботы тяжелые вырвать?
Иль не полезней узнать, какие преграды природа
Всяческим ставит страстям? в чем легко, в чем, страдая, лишенья
Терпит она? отличать от того, что существенно, призрак?
Разве, коль жажда тебе жжет глотку, ты лишь к золотому
Кубку стремишься? Голодный, всего, кроме ромба, павлина,
Будешь гнушаться? Когда же ты весь разгорелся, и, если
Есть под рукою рабыня иль отрок, на коих тотчас же
Можешь напасть, предпочтешь ты ужели от похоти лопнуть?
Я не таков: я люблю, что недорого лишь и доступно.
Ту, что «Поздней» говорит, «Маловато», «Коль муж уберется», —
К евнухам шлет Филодем, для себя же он лучше желает
Ту, что по зову идет за малую плату, не медля;
Лишь бы цветуща, стройна, изящна была, не стараясь
Выше казаться, белей, чем природа ее одарила.
Если прижмется ко мне и крепко обнимет руками,
Илия то для меня иль Эгерия; имя любое
Дам, не боясь, как бы муж из деревни в ночь не вернулся,
Дверь не взломали б, чтоб пес не залаял, и, шумом встревожен,
Вдруг не наполнился б криком весь дом; побледнев, не вскочила б
С ложа жена, не кричала б участница: «Горе мне, бедной!» —
За ноги эта страшась, за приданое – та, за себя – я.
Без подпояски бежать и босыми ногами придется,
Чтоб не платиться деньгами, спиной, наконец же, и честью.
Горе – попасться: я то докажу, хоть бы Фабий судья был.
Гораций же насмешливо предостерегает поклонников женской красоты от безумств любви.
Если старик забавляется детской игрой в чет и нечет,
Или на палочке ездит верхом, или домики строит,
Или мышей запрягает в колясочку, – он сумасшедший!
Ну а если рассудок докажет тебе, что влюбленный
Больше ребенок, чем он? – Что валяться в песке, как мальчишка,
Что в ногах у красавицы выть; не одно ли и то же?..
Можешь ли ты, например, поступить Полемону подобно?
Бросишь ли признаки страсти, все эти запястья, подвязки,
Эти венки, как бросил их он, вином упоенный,
Только услышал случайно философа слово, который
В школе своей натощак проповедывал юношам мудрость!
Дай рассерженному мальчику яблоко: он не захочет.
«На, мой голубчик, возьми!» – Не берет! – Не давай: он попросит!
Так и влюбленный. – Выгнанный вон, перед дверью любезной
Он рассуждает: войти или нет? – А тотчас вошел бы.
Если б она не звала. – «Сама, говорит, умоляет;
Лучше нейти, и разом конец положить всем мученьям!
Выгнала; что же и звать! Не пойду, хоть проси с униженьем!»
Столь же разумный слуга, между тем, говорит господину:
«Что не подходит под правила мудрости или расчета,
То в равновесие как привести? – В любви то и худо:
В ней – то война, то последует мир. – Но кто захотел бы
Сделать то постоянным, что переменно, как ветер,
Или как случай – это все то же, как если б он вздумал
Жить как безумный и вместе по точным законам рассудка!»
Kак? – когда ты, гадая, зернышки яблок бросаешь,
И так рад, что попал в потолок, неужель ты в рассудке?..
Как? когда ты, беззубый, лепечешь в любви уверенья,
То умнее ль ребенка, который домики строит?
Вспомним и кровь и железо, которыми тушат сей пламень;
Вспомним Мария: он, заколовши несчастную Геллу,
Бросился сам со скалы и погиб; не безумец ли был он?
Если же это безумие ты назовешь преступленьем,
В сущности, будет все то же; различие только в названье!
Но матроны тоже хотят страсти и вожделения, им надоело быть примерными женами, проводящими свои дни в атрии за прялкой. Они начинают искать любви в тех местах, где порядочной женщине нечего делать. Вот как описывает вкусы своей госпожи служанка в романе Петрония «Сатирикон».
«[Хрисида, служанка Киркеи, Полиэну] —…ты уверен в своей неотразимости и поэтому, загордившись, торгуешь объятиями, а не даришь их. Зачем эти тщательно расчесанные волосы? Зачем лицо покрыто румянами? К чему эта нежная игра глазами, эта искусственная походка и шаги, ровно размеренные? Разве не для того, чтобы выставлять красоту свою на продажу? Взгляни на меня: по птицам я не гадаю, по звездам не читаю; но умею узнавать нрав по обличью, и лишь только увидала тебя на прогулке, так сразу поняла, каков ты. Так вот, если ты продаешь то, что нам требуется, так – ваш товар, наш купец; если же – что более достойно человека – ты делишься бескорыстно, то сделай и нам одолжение. А что касается твоих слов, будто ты раб и человек низкого происхождения, – так этим ты только разжигаешь желание жаждущей. Некоторым женщинам то и подавай что погрязнее: сладострастие в них просыпается только при виде раба или вестового с подобранными полами. Других распаляет вид гладиатора, или покрытого пылью погонщика мулов, или, наконец, актера, выставляющего себя на сцене напоказ. Вот из такого же сорта женщин и моя госпожа: ближе чем на четырнадцать рядов к орхестре не подходит и только среди самых подонков черни отыскивает себе то, что ей по сердцу.
Тут я, захваченный этой ласковой речью, говорю ей:
– Да скажи, пожалуйста, уж не ты ли та самая, что в меня влюбилась?
Служанка рассмеялась над этой неудачной догадкой и ответила:
– Прошу не мнить о себе так высоко: до сих пор я никогда еще не отдавалась рабу; надеюсь, боги и впредь не допустят, чтобы я прибивала на крест свои ласки. Я предоставляю матронам целовать рубцы от плетей; я же хоть и рабыня, а никогда не сижу дальше всаднических мест.
Я не мог не подивиться такому несоответствию страстей и отнес к числу чудес то, что служанка метит высоко, словно матрона, а у матроны вкус низкий, как у служанки».
Говорят, некоторые из них даже ходят в притоны. Великая перемена в Античности: матроны откровенно показывают свою порочность; чем они ближе к консулам или императорам, тем больше их история развлекает летописцев. Не важно, как их зовут, эти распутницы играют жизнью.
Моралисты с ужасом смотрят, как они участвуют в пиршествах, пьют, едят и развратничают, как мужчины. Нет нужды звать шлюх, когда неистовая безнравственность сознания движет благородными римлянками. Некоторые находят удовлетворение, лишь продаваясь в самых многолюдных домах Субуры или Трастевере.
Самая известная – жена императора Клавдия Мессалина. Ее похоть описал Ювенал:
Эппий, ты изумлен преступлением частного дома?
Ну, так взгляни же на равных богам, послушай, что было
С Клавдием: как он заснет, жена его, предпочитая
Ложу в дворце Палатина простую подстилку, хватала
Пару ночных с капюшоном плащей, и с одной лишь служанкой
Блудная эта Августа бежала от спящего мужа;
Черные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась
В теплый она лупанар, увешанный ветхим лохмотьем,
Лезла в каморку пустую свою – и, голая, с грудью
В золоте, всем отдавалась под именем ложным Лициски;
Лоно твое, благородный Британник, она открывала,
Ласки дарила входящим и плату за это просила;
Навзничь лежащую, часто ее колотили мужчины;
Лишь когда сводник девчонок своих отпускал, уходила
Грустно она после всех, запирая пустую каморку:
Все еще зуд в ней пылал и упорное бешенство матки;
Так, утомленная лаской мужчин, уходила несытой,
Гнусная, с темным лицом, закопченным дымом светильни,
Вонь лупанара неся на подушки царского ложа.
А в другой сатире, критикуя нравы римлян, вспоминает, как Мессалина пыталась вступить в брак с неким Силием, оставаясь тем не менее женой Клавдия:
Сына красивого жалки родители: вечно трепещут,
Зная, как редко живут красота со стыдливостью вместе,
Пусть же семейство ему передаст благолепные нравы
Строгого рода, заветы хранящего древних сабинов;
Пусть благосклонной рукой природа дарит его щедро,
Пусть целомудренно лик его рдеет скромным румянцем, —
Разве что большее дать способна ребенку природа,
Всякого стража сильней и заботливей всякой заботы?
Мужем остаться нельзя: совратитель, в разврате бесстыжий,
Смеет в соблазны вводить и самих родителей даже;
Тверд их расчет на подарки. Тиран в своем замке жестоком
Не оскоплял никогда безобразного юноши, даже
Сам император Нерон не крал кривоногого парня,
Или зобатого, или с горбом и с брюхом раздутым.
Вот упивайся теперь красотою сыновней, – опасность
Больше еще ожидает его: он станет известным
Прелюбодеем, он будет бояться расправы женатых,
В ревности злых, и судьба его будет насчастнее Марса,
В сети попавшего. Эта расправа иной раз бывает
Боле жестокой, чем то допускают любые законы:
Тот убивает мечом, а этот плетьми засекает
В кровь: любодеям иным и ерша через зад загоняют.
Эндимион твой, конечно, сначала любовником будет
Мужней жены, а потом, лишь Сервилия даст ему денег,
Живо сойдется с такой, кого вовсе не любит, и снимет
Он все уборы ее: разве женщина знает отказы,
Тая от похоти? Будь то Оппия, будь то Катулла, —
Все эти бабьи повадки зависят от похоти женской.
«Чистому чем же вредит красота?» – Ну а пользу принес ли
Строгий зарок на любовь Ипполиту и Беллерофонту?
Вспыхнула Федра, когда с презрением ей отказали.
И Сфенебея не меньше ее запылала, – и обе
В дикую ярость пришли. Ибо больше всего свирепеет
Женщина, ежели стыд возбудит в ней ненависть. Что же
Ты посоветовать мог тому, кого хочет супруга
Цезаря взять в мужья? Он всех лучше, всех он красивей,
Родом патриций, – и вот влечется несчастный на гибель
Ради очей Мессалины: она уж сидит в покрывале,
Будто невеста: в саду у всех на глазах постилают
Ложе тирийским бельем, по обряду в приданое будет
Выдан мильон, и придут и жрец, и свидетели брака…
Думаешь, это секрет и доверено это немногим?
Хочет она по закону венчаться. Ну, что же тут делать?
В повиновенье откажешь – придется погибнуть до ночи;
На преступленье пойдешь – ты получишь отсрочку, покуда
Дело известное всем до ушей не достигнет владыки;
Он о позоре своем домашнем узнает последним.
Ну а тем временем ты подчиняйся, раз столько стоят
Несколько дней. Что бы ты ни считал легчайшим и лучшим, —
Нужно подставить под меч свою белую нежную шею.
Веком ранее Лесбия, дочь консула, любовница поэта Катулла, имела не менее трехсот любовников, среди которых, как считается, был и ее брат. Эксгибиционистка, она задавала тон, как это рассказывает латинский историк Суэтон: «Лесбия, ты получаешь наслаждение, твои двери всегда открыты, ты не скрываешь свои измены. Зритель получает больше удовольствия, чем любовник. Наслаждение тебе менее приятно, когда оно скрыто. Но куртизанка должна отдалять свидетелей занавесом или засовом: в лупанариях есть маленькая щель. Научись стыдливости у Хионы или Ио».
Чуть вежливей Цицерон, но и он недоволен поведением этой женщины: «Она свободно ужинает с мужчинами, никем ей не приходящимися, ведя себя таким образом в Риме, в городских садах, среди наплыва известных людей в Байи; не только ее поведение, но и ее наряды и ее сопровождение, не только ее вызывающие взгляды, вольность ее высказываний, но и ее объятия, поцелуи, купания, прогулки на лодке, ужины изобличают в ней женщину обходительную, но также фривольную, вызывающую и соблазнительную».
Но все это клевета: Мессалина была политиком, жестоким в своей целеустремленности и не считающимся с чужими жизнями, но она не была развратницей. Лесбия, хоть и вела свободную жизнь, которая для дочери римского патриция считалась немыслимой, все же, по-видимому, никогда не спала со своим братом.
Мессалина для Ювенала – политический противник, опасный враг римских добродетелей, и он идет на все, чтобы опорочить ее. Отношение Катулла к Лесбии сложнее.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.