Как найти своего брошенного ребенка

Звонок. Давний знакомый, коллега, с которым мы тысячу лет не общались, и я сразу понимаю, что он звонит не для того, чтобы просто поболтать. 

— Привет, прости, я сразу к делу… У меня пропал ребенок. 

Мне важно понять пару важных вещей и дать рекомендации, на это нужно совсем мало времени, а его сейчас тратить впустую нельзя, поэтому я говорю быстро, ответы записываю в блокнот на телефон и, разговаривая, сразу же открываю рабочий чат, чтобы связаться с отрядом. 

— Мы на даче… Он пошел гулять… А потом два часам назад мы его хватились, и…

Голос запыхавшийся, срывающийся — не надо спрашивать, чтобы понять: родители безрезультатно два часа бегали по окрестностям и кричали до хрипа.

— …а потом возле калитки к лесу мы увидели… Нашли?! Нашли? Где?

Я услышала, как он перестал дышать, слушая ответ, потом заплакал — и связь прервалась.

Куда деваются дети?

Большая часть пропавших детей (к счастью) — это те, кто заигрались, ушли в гости, не сказав родителям, отправились с друзьями в торговый центр, поехали без предупреждения навестить любимую бабушку, решили сделать сюрприз маме и набрать ей цветов за участком… Они не заблудились и не были похищены, с ними все в порядке. Они сами вернутся домой и будут искренне удивлены тем, что произошло дома из-за их «загула». Более того — большинство из тех, кто читает этот текст, при желании легко вспомнят похожие эпизоды из своего детства, мамины слезы, а может, даже и папин ремень…  

Еще одна обширная группа пропавших детей — те, кто сбежали из дома. Родители достали их прессингом, постоянной опекой или наоборот вообще забили на ребенка, они запретили куда-то ехать или с кем-то общаться, отругали за «двойку» и отлупили за разбитый мобильный, отказались дать денег или отпустить к другу с ночевкой, сказали что-то не то — и ребенок ушел. Они считают себя взрослыми и самостоятельными и думают, что вне дома им будет лучше, они хотят наказать родителей, они поддались настроению «я никому не нужен» и так далее — но в любом случае они уходят, обычно не имея ни малейшего представления о том, что их ждет за дверью квартиры. 

А за дверью их ждет мир со всеми его опасностями, и даже если они уже сами перемещаются по городу и соблюдают правила дорожного движения, а также знают о том, что с незнакомыми людьми никуда уходить нельзя, вряд ли они смогут легко и безопасно решать задачу ночевки и находить для себя еду в течение продолжительного времени. Поэтому бегунков, независимо от того, что вынудило их покинуть дом, ищут и возвращают родителям (а дальше уже при необходимости опека разбирается с тем, что там произошло). Ведь как бы сильно ни ругали родители за «тройку» по экзамену, это все равно лучше, чем ночевка в заброшенном здании при температуре +5 градусов. 

Однако часть детей не пришла вовремя домой, потому что с ними произошла беда. Они заблудились, куда-то провалились, упали в водоем, их увел преступник.

Их надо начинать искать как можно быстрее, и именно из-за того, что такое в жизни тоже случается, поисковики просят родителей заявлять о пропаже детей как можно раньше, даже если дети, скорее всего, заигрались с друзьями или сбежали после ссоры с домашними. 

Кто чаще всего пропадает? 

Самые частые пропавшие среди детей — подростки, которые сами убежали из дома. Как правило, почти все они благополучно возвращаются домой, но некоторые остаются в бегах годами, а кто-то становится жертвой несчастного случая.  

А раньше дети не пропадали, что ли? 

Если смотреть телевизор и читать соцсети, иногда кажется, что в последнее время без конца пропадают дети. На самом деле, их количество из года в год примерно одинаковое, просто чем дальше, тем больше эта проблема интересует общество, тем больше людей готовы помогать в поиске, и слава Богу. 

Отряд «ЛизаАлерт» существует десять с половиной лет, и с каждым годом мы получаем все больше заявок на поиск пропавших, потому что о нас узнает все больше людей. 

И взрослые, и дети пропадали во все времена — терялись в лесу и в городе, убегали из дома, — просто сейчас об этом больше говорят. 

Время от времени родительская общественность приходит в ужас от «синих китов» или игры «Уйди из дома на 24 часа», но в реальном мире эти группы и игры из интернета крайне редко становятся причиной уходов детей из дома и на статистику почти не влияют. 

Что такое поиск ребенка?

Даже для опытного, прошедшего через десятки или сотни поисков добровольца, это все равно стрессовая ситуация. 

Во-первых, время играет против поисковиков, и если, например, летом можно рассчитывать на то, что взрослый сумеет продержаться несколько суток в природной среде, то в случае с ребенком такое допущение сделать нельзя: против него водоемы, быстро наступающее обезвоживание, палящее солнце, переохлаждение и так далее. Поэтому чем дольше длится поиск ребенка, особенно маленького, тем более нервной становится обстановка, тем напряженнее все его участники, тем меньше надежд на чудо, тем страшнее услышать «стоп» — обычно это означает, что пропавший найден, но часто не сразу становится известно, живым или нет. 

Во-вторых, взрослый обычно рационален, его поступки можно предсказывать и предполагать, но почему ребенок, например, бросил посреди дороги велосипед и отправился в лес, какой гриб или бабочка поманили его дальше и куда — неизвестно. 

В-третьих, для ребенка ночевка в лесу или встреча в городе с неадекватными людьми — куда более стрессовая ситуация, чем для взрослого, и чем дольше он в ней находится, тем ему тяжелее. Наконец, далеко не все дети хотят быть найденными — кто-то сам отправился за приключениями, кто-то поссорился с родителями, кто-то просто боится, что ему влетит за то, что он потерялся, — и в результате поиск может дополнительно осложняться тем, что за «потеряшкой» надо побегать (иногда в буквальном смысле), понимая при этом, что он продолжает оставаться в опасной для себя ситуации и не осознает этого. В этом случае его страшно «спугнуть» — например, заставить поисковыми действиями уйти из своего района. 

Поиск ребенка — это часто «резонанс»: поиск, о котором будут писать и говорить по телевизору, который будут обсуждать в социальных сетях, на который съедутся представители всех возможных служб (полиция, Следственный комитет, Росгвардия, МЧС) и сотни или даже тысячи добровольцев. Для тех, кто занимается организацией поиска, это тяжелый и нервный процесс, потому что координатору и его помощникам надо не только работать над стратегией поиска, обрабатывать информацию по свидетельствам и опросам, поступающую от инфоргов, привлекать различные поисковые направления (водолазы, авиация, кинологи и другие), но и взаимодействовать с огромным количеством посторонних людей, часто пытающихся действовать по-своему, выражающих неудовольствие тем, что они приехали, а их до сих пор не отправили на задачи (что бесполезно без опытных старших поисковых групп, которые всегда в дефиците) и думать о техническом обеспечении поиска (мобильные вышки сотовой связи, вода, душ, туалет, еда, ночлег). 

Такой поиск пропавшего ребенка — это экстремальное, навсегда запоминающееся для участников событие, с которого иногда возвращаются с реальным посттравматическим расстройством.

Наконец, сам опрос родителей, у которых только что потерялся ребенок — это совсем не то, что каждый человек способен вынести. Поэтому я, например, преклоняюсь перед детскими прозвонщиками «ЛизаАлерт» — теми, кто в отряде общается с заявителями по детским поискам: они не только фактически принимают на себя этот первый удар родительских эмоций, но и умеют быстро и эффективно получить от них всю информацию, необходимую для запуска поиска и первых действий. 

Поиск ребенка для самих родителей — обычно одно из самых страшных событий в их жизни, и иногда это всего несколько минут, когда ребенок исчез в магазине, которые все равно навсегда останутся в памяти, но бывает, что это часы, дни… месяцы, годы.

Что сделать, чтобы дети не терялись?

С малышами — регулярно и нескучно говорить о правилах безопасности, учить их:

• куда нельзя лазить и что нельзя делать, 
• к кому можно обращаться за помощью (к человеку с ребенком, сотруднику того места, где нужна помощь, и полицейскому), 
• что делать, если потерялся (оставаться на месте, звонить родным, если нет своего телефона, то с чужого, предварительно выучив наизусть телефоны родителей). 

С ребятами постарше говорить о том, какие опасности могут ждать их вне дома:

• говорить о чужих людях, которых нельзя слушать, что бы они ни предлагали и ни просили, 
• объяснять, что если чужому взрослому нужна помощь, он получит ее у другого взрослого, 
• учить неприкосновенности их тела, 
• рассказывать свои истории, которые наверняка есть у каждого. 

С подростками — просто постараться сохранить доверительные отношения, слышать ребенка, и в неизбежных ситуациях конфликта вести себя так, чтобы у него не возникло желание уйти из дома. 

Кроме того, любому ребенку полезно уметь разжигать (и тушить!) костер, строить укрытие, пользоваться компасом, знать о лесе и его опасностях, уметь ориентироваться в городе и звонить в службу «112» и так далее.

Что делать, чтобы дети как можно быстрее находились?

Сразу же обращаться за помощью, как только вы поняли, что у вас пропал ребенок: звонить в «112» и «ЛизаАлерт». Не теряйте времени, не бойтесь «ложного вызова» и штрафа, обращайтесь сразу и постарайтесь быть правдивы в разговоре с теми, кто будет искать вашего ребенка. 

Подключайте к поискам друзей и родных, обращайтесь без стеснения с вопросами о ребенке ко всем, кто может знать, где он находится: одноклассники и их родители, учителя, друзья, соседи, родные, тренеры и так далее. 

Реагируйте на явно потерявшихся детей, потратьте время, чтобы им помочь: успокойте ребенка, выясните, что случилось, постарайтесь связаться с родными, вызовите полицию и нас. 

Мой любимый поиск — когда от заявки на горячую линию до звонка со свидетельством о найденном ребенке прошло 40 секунд: родители заявили из парка о том, что их пятилетний сын потерялся, а нашедшая мальчика девушка позвонила нам через 40 секунд, чтобы узнать, что ей делать. 

Это идеальный поиск, и в этот день очень хочется, чтобы все были примерно такими же.

Текст был впервые опубликован 25 мая 2021 года

Усыновление детей постепенно перестает быть запретной темой, и все больше людей выбирают для себя этот путь. Как найти «своего» ребенка? Что самое сложное в нынешней процедуре усыновления и с чем могут столкнуться родители, уже взяв малыша домой? Об этом мы поговорили с молодой мамой и профессиональным психологом. Знакомьтесь: Елизавета Блинова и ее сын Герман. Первый год своей жизни Гера провел в Доме ребенка, и скоро уже год, как он живет в семье — с мамой, бабушкой и дедушкой.

— Лиза, как ваша семья, близкие, друзья отнеслись к решению усыновить ребенка?

— Родители поначалу восприняли это известие настороженно. Папа и мама опасались, что одна я не потяну, считали, что нужно иметь крепкое мужское плечо рядом, чтобы на него опираться. Пытались вразумить меня… Но постепенно с этой мыслью свыклись.

У меня есть два младших брата, у каждого своя семья, дети. Братья мне сказали: «Лизка, это твоя жизнь, тебе решать. Мы рядом, если что — всегда звони». А сотрудники в детском саду, где я работаю психологом, всецело меня поддержали (они часто мне говорили: «Давай, заводи уже своих детей, будешь хорошей мамой».)

У меня и правда к детям — самые трепетные чувства. Детей мне хотелось всегда. Но до того, чтобы все это произошло обычным порядком — муж, семья, ребенок, — не доходили как-то события. Я не склонна «делать как у людей» просто потому, что так принято, вопреки своим внутренним ощущениям. И постепенно пришла к осознанию того, что можно пойти другим путем. Все не очень в этой жизни каменно — всегда можно зайти с другого входа.

Сладкая жизнь дома

Нашла я своего Герочку. Ездила к нему, родителям своим фотографии показывала, потом маму в Дом ребенка отвезла, познакомила… Мои папа и мама начали принимать этот факт: есть конкретный ребенок, и этот ребенок будет у нас жить.

И вот приехал к нам наш мальчик. Бабушка сразу растаяла. Дедушка немножко посопротивлялся, потом тоже сдался. В общем, родители мои в это дело втянулись. Мальчишка у нас необыкновенный. Просто фантастически классный парень.

— Он всегда был Германом?

— Да, с этим именем он ждал меня в Доме ребенка. Я сначала думала, что придется на что-то более созвучное для меня поменять, а потом прочитала значение… Значение у имени потрясающее — с латинского переводится как родной, единокровный. Ну как же такое поменять?! Потом оно человеку уже принадлежит, дано ему судьбой. И он Германом остался. Мне когда его показали в опеке, я подумала: какое имя! Теперь я очень рада, что он Герман, он очень подходит к этому имени, и столько можно всяких ласковых производных от него придумывать…

И вот появился у нас Герчик, чудесный малыш, и тут с мамой, то есть со мной, начинают происходить какие-то необъяснимые вещи… Ребенок симпатичный, без проблем со здоровьем, режимный, послушный — ну, просто идеальный. А я вдруг начинаю просто физически противиться тому, что порой он себя ведет не так, как я хочу!

Вот он, например, упрямится… В детском саду мои подопечные дети упрямились — и мне было все понятно, дети были как открытые книги передо мной. А тут свой собственный ребенок — и я как без рук, я не знаю, что делать, я не понимаю себя, мне в некоторые моменты трудно с собой совладать. Мне казалось, что с моим-то будет еще проще, а получается сложнее. Я столько всего знаю, у меня столько курсов за спиной, такой опыт — и все это бесполезно. И я веду себя…

— …как самая обыкновенная мама, у которой ребенок появился совсем недавно.

— Да. Только адаптация мамы и новорожденного друг к другу занимает месяц, два, три. А эта адаптация — наша с Герой — еще не закончилась, хотя он с нами живет уже больше полугода. Поэтому я сейчас очень сильно над собой работаю.

Душа детская — она такая тонкая… Ребенок, находясь в Доме ребенка, находится в состоянии сильнейшей депривации — то есть основные его базовые потребности (в безопасности, в любви, в принятии, признании, одобрении) не удовлетворяются. Нельзя хотеть то, что нельзя. Нет свободы в принятии решений. Здесь все решено заранее: когда надо кушать, когда спать, когда играть. А больше всего эти дети недополучают теплоты от общения и телесного контакта. Тут у них полный пробел. Вследствие этого такие дети, приходя в семью, боятся прикосновений маминых рук, они не готовы получать тепло и ласку, потому что не умеют это принимать.

И если сразу резко начать демонстрировать ребенку, что вот она мама, здесь — обнимать, целовать — для него это будет очередная травма. Необходима мягкость, постепенность, тактичность и аккуратность в налаживании контакта с новым членом семьи! А нам, родителям, увы, не всегда хватает чуткости и терпения соблюдать осторожность. Вот Герман совсем недавно начал сам, по своей воле, давать мне руку на улице. А так ходил сам по себе, мог на 2-3 метра впереди бежать — у него нету связи, нет чутья, что мама здесь. Эту связь необходимо создавать, растить и оберегать!

— Тогда получается, что и у многих родных детей нет этой связи со своими мамами?

— Я согласна. Но я максималист. Я хочу, как лучше. Я понимаю, как это важно: чтобы мы научились друг друга чувствовать на расстоянии не только два метра, но и когда мама выйдет на работу, или сын пойдет в садик или школу. Чтобы он чувствовал, что он нужен, что он мой, что он не один. Что он всегда теперь будет с мамой. Ведь у него же огромное, тотальное ощущение одиночества. В Доме ребенка все сами по себе, там не может возникнуть самого главного, что возникает в семье между ребенком и взрослым — здоровой привязанности.

Я очень рада, что, готовясь к усыновлению, ходила в Школу приемных родителей. Нам давали очень много полезной информации — но привязанности как таковой уделялось буквально несколько минут за занятие. А это жизненно-важная связь. Она формирует у детей, которые потом выходят во взрослую жизнь, самодостаточность, уверенность в своих силах. Они могут создавать крепкие надежные семьи, они независимы, они успешны — оттого, что в их жизни была мама. Оттого, что она дарила им тепло, заботу, нежность, любовь.

Но эту любовь надо суметь почувствовать. Это самое важное сейчас для меня и для Германа — создание нашей семьи. Да, юридически мы уже семья. А эмоционально — только идем друг к другу. Он необыкновенный парень, я безумно его люблю, но моей собственной любви мало, надо, чтобы эта любовь вышла за пределы меня, чтобы он в нее окунулся. Чувствовать самой недостаточно — хочу, чтобы и Гера почувствовал. И тогда я почувствую его любовь к себе. И вот тут произойдет второе чудо — у нас появится настоящая семья.

— Бытовая сторона жизни с маленьким ребенком оказалась проще?

— С этим вообще не было сложностей. Он такой классный парень. Он спит по часам, очень хорошо ест, практически уже ходит на горшок (сам пока не просится, но знает, в какие моменты его посадят), моет руки, понимает, что такое мусор. Вообще парень понятливый. Он столько всего уже делает!

Он в первый же месяц жизни дома достиг всех показателей нормы. Мы взяли его в августе, а через полтора месяца поехали на осмотр к неврологу. Так и так, ребенок усыновленный, скажите, как у нас с развитием? А в Доме ребенка мне на руки дали приличную выписку с рекомендациями — лекарства, массажи и прочее. Невролог Герочку посмотрела, сказала: «Ничего не надо, у него все в норме».

Ходить он научился чуть позже года, уже когда был дома. Сейчас, в неполные два года, говорит слогами и поет (в Доме ребенка вообще молчал). Узнает, как что называется, и пытается это воспроизвести, у него уже есть свои слова.

— С появлением Германа вам пришлось оставить работу? Как планируете справляться в дальнейшем?

— До полутора лет Германа я оформила декретный отпуск, он закончился 3 месяца назад. Все это время я получала 40% от своей официальной зарплаты. Плюс есть некоторые финансовые накопления — пока я могу позволить себе не работать.

Что касается денег — я не очень требовательный в этом смысле человек. Ребенок ни в чем не ограничен, на нем совершенно не приходится экономить, на себе, в общем, — тоже. Мы абсолютно не бедствуем, все есть. Еще я точно знаю, что деньги — не главное. Появятся у нас с ним новые потребности — появятся и возможности. Все, чем он будет интересоваться и увлекаться, мы сможем себе позволить. Я думаю, что все нам будет открываться, как открывалось до этого. А ездить на БМВ последней марки и отдыхать на элитных курортах я не планирую. Мы с ним как-нибудь без этого будем счастливы.

Летом Герману будет два года, и до этого времени я буду точно с ним сидеть. Ему сейчас важно, чтобы мама была рядом. Пока я даже отлучаться из дома стараюсь только тогда, когда он днем спит. Дальше буду действовать исходя из того, что у нас с ним будет происходить. С сентября, может быть, выйду на полставки обратно в сад, меня там ждут. Вообще я готовлю его и себя к тому, что в 3 года он пойдет в сад. Но к этому моменту он должен уже точно знать, что у него есть мама. Не только знать, но и чувствовать!

— Сложно было пройти процедуру усыновления?

— Наверное, кто-то другой на моем месте сказал бы, что сложности были везде. У меня же были небольшие трудности, интересные для меня. В поликлинике вдруг встали в позу и сказали, что медсправку они выдавать не будут, что теперь это делается централизованно. А я к тому моменту уже прошла всех специалистов, мне нужна была только подпись главврача. Я уже было отчаялась, подумала, что все прахом: тратить еще две недели на прохождение тех же специалистов в другом месте, ребенок ждет, надо документы в суд подавать… Просто сказала: «Сделайте, пожалуйста. Я не пойду в другое учреждение. Пожалуйста, не ломайте мне жизнь!» Ломать не стали.

Еще момент: у нас суд летом обычно в отпусках. Поэтому мы, в апреле познакомившись с Германом, в июне подали заявление в суд и только в конце августа забрали его домой. Просто все это делается у нас… не очень быстро. Хотя скажу честно: везде, куда я приходила какие-то документы получать, мне требуемое давали и делали это с улыбкой. Да, система у нас бюрократическая, но везде работают люди, и никто палки в колеса мне специально не вставлял.

Я искренне говорю спасибо каждому сотруднику, который со мной общался: всем врачам, всем специалистам в опеке. Я посетила много опек до той, в которой я Геру нашла, — чудесные везде люди.

— Не было препятствий из-за того, что ребенка усыновляет одна мама?

— Ну, по закону это возможно. Единственный вопрос на эту тему мне задали в Доме ребенка, где я нашла Геру. Их интересовало мое отношение к воспитанию ребенка одной. Почему одна, смогу ли я. Ни в одной опеке, ни в других Домах ребенка мне этих вопросов не задавали. А тут, видимо, почувствовали, что я его заберу.

Сейчас я иногда туда приезжаю — мне приятно общаться с этими людьми. Я чувствую, что и они ко мне относятся с уважением. Нет у них предвзятого отношения: одна, взяла ребенка…

С бабушкой и дедушкой

В свою очередь я очень искренне уважаю этих людей, потому что… такого парня мне подарили! Я благодарна этим людям, которые в течение года его воспитывали. Человека сохранили для мамы… Теперь осталось только дойти до него, достучаться до его сердечка.

А опеке, которая показала мне моего мальчика, я готова в ноги кланяться: такого чудесного — и отдать мне одной. Взяли и подарили. А могли бы и не показать его анкету.

— Поиски были долгими? Пришлось обойти много опек, потому что…

— Потому что я хотела своего мальчика найти. Я смотрела многих деток. Гера был не первый из тех, с кем я знакомилась. Я ездила в Тверь, в Орехово-Зуево, в Москве тоже было несколько опек…

Все детки чудесные. И если родители хотят взять ребенка — пусть идут, их там очень ждут. Везде, где я была, — везде были дети. Всем, кто хочет, хватит. Верю, что все они найдут своих родителей.

— Что это значит — найти своего ребенка?

— Когда я ходила в Школу приемных родителей, все, кто там преподавал (а большинство из них сами усыновители), говорили: не переживайте, вы возьмете своего человека, своего малыша, своего мальчика, свою девочку. Вы почувствуете сердцем. И я думала: конечно, я почувствую.

Пока я еще ходила в эту школу, я уже всякие сайты смотрела, деток искала — сейчас много всего вывешено. Но, как правило, тот, кто тебе нравится, обязательно уже понравился кому-то до тебя. И звоня по поводу этого ребенка, ты узнаешь, что либо его уже забрали, либо с ним знакомятся и т.п.

С дедушкой и сестрами

И еще до получения заключения из опеки, я, как мне казалось, нашла своего мальчика. Уже по ночам с ним разговаривала, называла его «мой сыночек», плакала, когда смотрела его видеопаспорт… Получив заключение опеки, сразу позвонила в Дом ребенка: хочу к вам приехать. «Вы знаете, с ним уже знакомятся, будут оформлять в семью», — ответили мне по телефону.

Как же так? Это же мой был мальчик! Он же меня ждал! А его теперь забирают? Неправда все, что нам говорили, даже своего ребенка можно потерять… Кошмар, жизнь несправедлива. Месяца два я не открывала никаких сайтов. Но потом взяла себя в руки: заключение опеки только год действительно, можно долго стенать, но потом-то ты опять будешь пороги обивать, собирать документы…

Кто-то рассказывал из врачей — пришла женщина, на ручки взяла малыша: «Все, не отдам, это мой. Я прямо почувствовала, что это мой». Я думала: я тоже так хочу — увидеть и понять, что это мой. Но «мой» появился, только когда он пополз по моему полу в квартире. А до этого 4 месяца, пока мы с Германом общались в Доме ребенка, я постоянно задавала себе вопрос: ты уверена, что это твой? И часто, когда его видела, думала: очень хороший мальчик, симпатичный, чудесный — но что ж я с тобой буду делать?

Поиск своего ребенка — это судьба. Кто-то мне подсказал свыше, что надо все-таки идти в суд и брать ребенка домой. И я благодарна судьбе и благодарна этому ощущению сверху. Сейчас я абсолютно не сомневаюсь, что все было сделано правильно.

Re: Как и где вы нашли своего ребёнка?

Сообщение

Зелибоба » 26 мар 2013, 20:20

Я о возможности образования приемной семьи узнала на бирже труда: пока сидела в очереди, читала плакаты на стене. Прямо с биржи, по пути решила заглянуть в центр Семья, просто узнать, что да как. Меня направили к тетеньке, которая усадила меня на стульчик и очень заинтересованно стала расспрашивать о разном. Так я познакомилась со своим инспектором и 13 лет мы с ней, можно сказать, рука об руку шли. В тот раз из ее кабинета я вышла со списком необходимых документов и бланком медкомиссии.
Первую девочку мы взяли, не мудрствуя особо. Дали нам список детей, она была первая в списке. Пришли с мужем, смотрим: девочка. Честно говоря, страшненькая. Худенькая, огромный лоб, огромные уши, огромные глаза, тоненькие ножки. Ничего в душе не дрогнуло, не аукнулось, только вселенская жалость к человеческому детенышу и ощущение ужаса, что дитя живет в таких условиях — среди равнодушных теток. Было желание взять ее в охапку и унести оттуда без оглядки.
Вышли, муж говорит: какая разница, этот ребенок или другой, они все одинаковые тут, берем эту. Тем более, что мы услышали, будто эту девочку не берут, боятся — национальная. Муж сказал: других и без нас возьмут.
Так у нас появилась младшая Полинка.
Спустя 4 года я случайно услышала в опеке разговор, что вот, девочку выписали из туб.санатория, в приюте у нас она полгода прожила, больше ее держать там нельзя, а куда ее теперь? В детдом — жалко, она сама плачет, не хочет в детдом, родители лишенцы, дальняя родня отказалась от нее. Наверное, все-таки придется в дет.дом…..
И запала мне эта девочка в голову. Целыми днями мысли о ней. Своих кормлю, а мысленно для нее место за столом выделяю. Комнаты взглядом окидываю, где можно кровать поставить, что из одежды у девчонок можно взять. Мои бесятся, хохочут, а у меня сердце болит о той девочке: как она там? Плохо ей, тоскует, плачет, боится?
Поговорила с мужем, с детьми, рассказала о своих мыслях, они добро дали. Пошла в опеку, говорю: про ту девочку, о которой рассказывали — хочу ее.
Инспектор глаза большие сделала, потом заулыбалась, говорит: девочка хорошая, ее спасать надо, еще успеем спасти, вы с ней поладите.
Дали опять бланки и пошла я собирать справки — не видя ребенка, не зная ни возраста, ни имени.
Пришла с девочкой знакомиться — а ей 12 лет! А звать тоже Полиной! И жилье ее через пару домов от нашего.
Потом, когда она уже жила у нас и давала мне жару, я часто вспоминала слова инспектора, что девочка хорошая, ее еще можно спасти. Сначала я не понимала, что она имела в виду (ничего себе хорошая!), потом, постепенно, прозревала. Как же права была инспектор! Девочка действительно «хорошая», в смысле, что до 6 лет жила в семье, хоть у алкашей, но ее любили. Что умственно совершенно нормальный ребенок, думающий, глубоко чувствующий. Нуждающийся в защите. Что еще годик и сестра-проститутка приобщила бы ее к своему промыслу. Можно сказать, в последний вагон заскочили.

Все проходит. И это пройдет.